– Ривер, дорогой, – вмешалась Дазия, в ее речи проскакивал легкий хорватский акцент. – Ты, наверное, умираешь с голоду. Две тренировки в день – это слишком много!
– Вовсе не слишком. – Папа гордо улыбнулся мне. – То, что нужно, чтобы стать чемпионом. Согласен, Ривер?
– Конечно.
– Тем более сейчас. Важный год.
– И что это означает? – спросила Дазия. – Что в нем такого особенного?
– В следующем месяце агенты придут посмотреть на игру Ривера, – пояснил папа. – После этого подадим заявления в колледж и решим, какой университет лучше всего оценит его талант и продвинет его в НФЛ.
– О, и это все? – Дазия мне подмигнула.
– Мы над этим работали с тех пор, как Ривер достаточно подрос, чтобы держать мяч. Я правильно говорю, малыш?
Я слабо улыбнулся.
– Конечно, папа.
Амелия позволила мне накрыть на стол, а сама уселась с телефоном в руке и спряталась от нас за занавесом своих длинных темных волос.
Я толкнул ее в плечо.
– Что с тобой? Сегодня было что-нибудь интересное?
Она пожала плечами.
– Не-а.
– С нетерпением ждешь начала учебы в старшей школе, Амелия? – бросила Дазия через плечо. – Первый год старшей школы – большое дело. Как и выпускной класс. Они должны быть особенными.
– Не знаю, что в них такого особенного, – буркнула Амелия. – Они будут отстойными.
Я положил последнюю салфетку, и сестра подняла на меня глаза. Она права. Мама вряд ли доживет до Рождества, поэтому я не стал утруждаться и говорить Амелии, что она ошибается или что стоит быть оптимистичнее. Я никогда не позволял себе испытывать какие-либо собственные чувства, что по иронии судьбы заставляло меня защищать право чувствовать всех окружающих.
– Эй, – окликнул я ее. – Если тебе на математику достанется миссис Саттер, то ты счастливица. Она никогда не собирает домашние задания.
Амелия благодарно улыбнулась моей смене темы.
– А если начнет, то ты их для меня сделаешь. Ботаник.
– Ну конечно, – поддразнил я, отчаянно пытаясь удержать улыбку на ее лице. – За небольшую плату. Как насчет твоих карманных денег? А еще лучше – твоя коллекция раскрашенных кукол принесла бы мне доллар или два на eBay
[13]…
– Это русские матрешки, придурок, и тебе придется делать за меня всю домашнюю работу до конца школы, прежде чем я тебе позволю хотя бы прикоснуться к ним своими огромными грязными лапищами.
Мы обменялись игривыми, вызывающими взглядами. Я прекрасно знал, как называются куклы, и она тоже это знала. Полки в комнате Амелии были уставлены ярко раскрашенными деревянными куклами, у каждой из которых внутри находилась меньшая кукла, а у той еще меньшая, пока не оставалась самая маленькая, размером с наперсток. Амелия откладывала свои карманные деньги, чтобы скупать матрешек по всему миру, и получала их в качестве подарков на каждый день рождения и Рождество. Они были ее сокровищем.
– Уверена? – поинтересовался я. – Ты отказываешься от довольно выгодной сделки.
– Прикоснешься к ним, и ты труп, болван.
Я рассмеялся, и она неохотно рассмеялась вместе со мной, благодарная за короткое мгновение беззаботности.
– Это правда, что ты соображаешь в математике, Ривер? – поинтересовалась Дазия, подходя к столу с тарелкой хлеба.
– Больше похож на математика-ботаника, – вставила Амелия. – Ривер в школе – самый занудный спортсмен.
Я дернул прядь ее волос цвета воронова крыла. Она в ответ показала мне язык.
– Неужели? – Дазия рассмеялась, затем осторожно убрала один из поставленных мной приборов. – Мама не спустится сегодня к ужину, дорогой. Она немного устала.
– Ох.
Светлые мгновения мигом разбились о твердую землю реальности. Отец тяжелым взглядом уставился на пустой мамин стул. Амелия спряталась с телефоном за волосами.
Вот вам немного математики: наша семья состояла из четырех человек. Вычтите одну маму, и что останется?
Не знаю, что с нами будет, когда она нас покинет…
– Пойду поздороваюсь, – сказал я.
– Хороший мальчик, – произнесла Дазия. – Она будет рада.
Я быстро пересек наш большой дом и поднялся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Не потому, что спешил еще раз увидеть, что рак сотворил с моей прекрасной матерью, а чтобы доказать, что я не настолько напуган, каким себя чувствовал.
Я тихонько постучал в дверь хозяйской спальни.
– Мам? Это я.
– Входи, любимый, – послышался слабый ответ.
Шторы были собраны, а окно открыто, чтобы впустить свежий воздух и золотистые закатные лучи. Мама лежала в центре огромной кровати, утопая в шелковой пижаме мужского покроя, маленькая и хрупкая. Голову покрывал шарф. Отложив книгу, мама улыбнулась мне.
«Она все еще красива, – отчаянно подумал я. – К черту рак».
– Привет, мам. – Я поцеловал ее в лоб. – Как себя чувствуешь?
Вряд ли этот вопрос был задан ради правдивого ответа. На прошлой неделе она закончила курс химиотерапии и лучевой терапии, которые еще больше ее ослабили, истощили и вызвали постоянную тошноту. Но она никогда не жаловалась. Ни разу.
Хотел бы я быть таким же храбрым.
– Все хорошо, милый. Просто немного устала сегодня. – Она протянула руку и потрепала меня по щеке, когда я сел на край кровати. – Ты тоже выглядишь усталым. Как прошла тренировка?
– Нормально. Так же, как вчера. Тренер нацелен на еще один чемпионат.
– Я в этом не сомневаюсь. Но что насчет тебя? К чему стремишься ты в этом году? Своем выпускном году.
Как-нибудь пережить его, если ты не сможешь.
– Не знаю, – ответил я. – Хорошо показать себя перед агентами. Наверное, поеду в Алабаму.
– И заставишь своего отца гордиться тобой. – Мама поджала губы. – Я много думала о его футбольных мечтах и о твоих. Иногда у меня возникает ощущение, что у вас они не совпадают.
Казалось так легко рассказать ей правду, но я многие годы сдерживал и скрывал свои эмоции. Запихал их в самый дальний угол, где они и пылились, чтобы папа мог быть счастлив. Он был звездным квотербеком «Алабамы», и его почти наверняка бы выбрали в первом раунде драфта в НФЛ. До катастрофы.
Я до сих пор помню, как смотрел повтор. Один раз. Мой желудок больше одного просмотра выдержать не мог. Папа отступил, чтобы отдать пас, команда нападения рассыпалась, и два защитника повалили его на землю. Затем парни вскочили и отчаянно замахали медикам, потому что нога моего отца была согнута под тошнотворным углом, под которым не должна сгибаться ни одна человеческая конечность.
