– А может, ты сам в этом виноват, корешок, – и слежу, как у него от недоумения отвисает челюсть. – Может, Юэну захотелось показать себя, после того как ты распинался, что сам еще такая целочка, чё не можешь сибе дырку найти.
– Что… Как ты… Кто сказал…
– Может, тибе учесть это в своих расчетах? – перебрасываю конец шарфа через плечо и начинаю застегивать куртку.
Глаза его быстро моргают, а губы дрожат.
– Тебе бы… Тебе не… – Он пытается убежать, но я хватаю его за руку. – Не трогай меня!
– Давай, беги к мамме, – стебусь. Опешив, он останавливается. – Это поможет, если твоя цель в жизни – навсегда остаться девственником. Тогда ты сто проциков ее достигнешь.
Росс низко свешивает голову, будто смотрит на выдуманный мир «Майнкрафта», который расставил на полу.
– Выше нос, – говорю ему. – Будь мужиком, ёбта.
Он изо всех сил пытается.
– Но… но… но…
Помогаю ему, дергая его подбородок кверху. Заставляю посмотреть мне в глаза:
– Дырку не можешь себе найти. Ничего. Я найду. Уж я-то понимаю, насколько это важно, – отпускаю его лицо. Замечаю, как он слегка свешивает подбородок, но взгляд устремлен на меня. – Твоя мать не поможет тебе с кем-то переспать, Росс. Твой отец… я тебя умоляю, – говорю, чувствуя себя немного предателем. Но никто ведь не просил Юэна трахать Марианну, и никто не просил их заниматься непотребством на камеру. «Озабоченная шалава… меня вдруг возбуждает авантюризм этой блядины. Я сам должен был ей вдуть, а не этот хуй с горы». – Но я помогу, – говорю Россу, и он вдруг выпучивает глаза. – Если хочешь.
Даже несмотря на его отчаяние, в этих лампочках что-то загорается!
– Ты… так ты выручишь меня?
– Ну конечно, – толкаю его в плечо. – Ты ж моя кровинушка. Я хочу, чтобы у тебя была полноценная сексуальная жизнь, чёбы ты мог разговаривать с бабами и наслаждаться плотским общением с ними. – Затягиваю его в нишу у входной двери и понижаю голос: – Я не хочу видеть, как ты переводишь свои юные годы на позорное дрочево и тушуешься, когда в комнату входит девчонка, по которой ты сохнешь, – объясняю, наслаждаясь темно-бордовым оттенком формы «джамбо», заливающим его табло. – У меня был классный друг, Дэнни Мёрфи его звали. У него никогда не было секса, – рассказываю с грустью. – В общем, паренек рос неправильно. Я не хочу, чтобы у тибя та ж фигня была, милый дружок.
Чувствую, мои уговоры на него действуют, но он все равно насторожен.
– А зачем это тебе? Почему хочешь помочь?
– Ну, у меня есть одно важное преимущество перед твоими мамкой с папкой.
– Какое?
– Я не считаю тебя дибильной малявкой. Для меня ты нормальный молодой чувак, который просто пытается пробить себе дорогу в жизни, и я врубаюсь, что щас это для тибя самое важное на свете.
– Да! – с благодарностью взвизгивает Росс. – Хоть кто-то понимает!
Киваю на лестницу и понижаю голос, заставляя его тоже говорить на полтона ниже:
– Ну естественно, понимаю. Ты хоть представляешь, чем я на жизнь зарабатываю?
Росс вращает головой, проверяя, все ли чисто. Потом поворачивается ко мне, втягивая нижнюю губу:
– Я слышал, как мама с папой об этом говорили. Что-то типа эскортного агентства.
– Именно. Я занимаюсь тем, что свожу одиноких и разочарованных людей с соблазнительными представителями противоположного пола. Это моя работа.
– Ты можешь…
Еще на децл понижаю голос и киваю на деревянную лестницу.
– Тсс… Да, могу, – шепчу.
Слышно, как Карлотта рвет и мечет в бешенстве, со всей силы хлопая дверьми и топая ногами по зашкуренным полам. Выглядываю во двор, где Бен заканчивает звонок, – скорее всего, он сейчас войдет и будет раскручивать меня на бабки. Этот малец – машина, пожирающая деньги. Во всем виноваты суррейцы с их беспечным потаканием или, что, наверное, больше соответствует действительности, с их умышленным унижением некоего Саймона Дэвида Уильямсона: они вынуждают меня состязаться в игре, в которой я никогда не смогу выиграть.
– Тебе нужна опытная женщина, которая поможет сломать целку.
Росс смотрит на меня в ужасе:
– Но мне нравится…
Обрываю его:
– Да знаю я, кто тебе нравится: какая-то боевая крутая телочка с мальчишечьим лицом, которая расхаживает с важным видом по школе, понимая, что она – топ-модель спортплощадки. Но для охоты на такую дичь необходимо снаряжение, и я говорю щас не только о пушке у тебя в штанах – надеюсь, там «уильямсон» девять и пять, а не «маккоркиндейл» пять и пять, если догоняешь мой намек.
Судя по страдальческому лицу парнишки, к правде ближе второе.
– Нет, кореш, тебе нужна уверенность, которую приносит опыт: как социальный, так и сексуальный. Вот что предлагает проф дядька Сай с Кобелиного универа. А теперь хорошенько это обдумай. И не говори ни хера матери. Это чисто пацанские дела. Обещаешь?
– Хорошо… Спасибо, дядя Саймон, – с благодарностью пищит он и бьет по протянутому кулаку.
В этот самый момент за его плечом появляется Бен. Он слегка задается, но все же зыркает на нас, типа «какого хуя?».
– Бенито-бандито! Пытаюсь уговорить твоего пикколо куджино
[25], местного фон-барона, – и обымаю прыщавого парня за плечи, – сходить с нами на ИР-прием.
– В приемное отделение больницы? – говорит Бен со своим вальяжным великосветским пригородным акцентом подлондонских графств… «Господи, он один из них. Мой сын – один из них». – Это как-то связано с дядей Юэном?
– Нет, ИР – это стадион «Истер-роуд», а принимает принимающая сторона. Матч сезона против могучих «Рейт Роверсов»!
– Ага, клево, – говорит Бен без малейшего интереса, но немного оживляется, заметив, что я в куртке и шарфе. – Ты куда?
– Передам приветик от твоей тетушки.
– Ты идешь искать папу? – блеет Росс. – Я тож хочу!
– Исключено, дружище мой, – заявляю, слыша глухие шаги на лестнице.
– Росс! – гаркает Карлотта, стоя в дверях. – Ты останешься здесь со своим двоюродным братом!
У Росса виновато-озадаченный вид типа «что я, блядь, такого сделал?».
Я малехо ему подмигиваю, и, походу, это его слегка утешает. Самый подходящий момент, чтобы под благовидным предлогом сделать ноги. Хватит с меня семейной хуерги! Этот праздничный геморрой в календаре – просто какое-то мозгоебство, и слава Христу (в прямом смысле), что бывает он только раз в году.
Короче, выдвигаюсь на мучительные поиски. Зимний мороз щиплет лицо, а уличные фонари мигают тусклым светом. Дневные часы здесь такие мимолетные, что вставлять в кромешную темноту эти скудные мутно-серые вкрапления дерьма – практически издевательство. Прикольно, но по молодости мне всегда хотелось свалить с этого города. Лондон предлагал поле деятельности пошире. Но теперь я вдруг ни с того ни с сего испытываю извращенную преданность к Эдинбургу. Даже подумываю прошвырнуться по Лит-уок, но это лишь повлечет за собой удручающее отчаяние. Что может быть хуже, чем услышать, как кто-то на максимальной громкости выкрикнет через занюханный паб: «ЭЙ, БОЛЬНОЙ, ГДЕ ТЫ, ПИЗДЮК, ХОВАЛСЯ?» Хуже только, если не услышишь этого вообще. Ложусь на курс прочь из города – к Королевской больнице, где работает Юэн. Когда добираюсь до регистратуры, там по моему запросу звонят в отдел кадров, после чего сообщают:
