– Может, тебе на тренинг по десенсибилизации сходить? Не гони, давай чела возьмем!
Вытряхиваю Вероломного Рыжего Говнюка из головы.
– Ничего не получится, милая. Я тебе это твержу годами. Однажды я сходил на оргию, и там мне в рожу уткнулись потная мошонка и волосатая ложбинка между полужопиями. Слишком уж травматично, а я далеко не брезгливого десятка, – поясняю, содрогаясь при воспоминании об ужасном случае в Кларкенуэлле. – Пиздец как тебе завидую – всегда мечтал быть бисексуалом.
– Я не бисексуалка, – возражает она.
– Ну ладно, если хочешь, «женщина, которая умеет тереть клитор другой женщине, пока та не извергнется»?
– Не люблю ярлыки, – говорит она, а потом командует: – Полижи мне сикель.
– Попробуй меня остановить, зайка, только попробуй меня остановить, – ухмыляюсь, – но лишь после того, как ты выберешь девицу, – и киваю на телефон.
Цокая языком и закатывая глаза, Марианна забирает у меня айфон и пролистывает профили. Останавливается на Лили – очередной блондинке, похожей на ее более молодую версию. Всюду ебаные нарциссы. Контраст невелик, и я настаиваю на зрительном разнообразии, но она уже слегка ерепенится, и я решаю, что лучше не напирать. Звоню в агентство, и Лили должна явиться в отель в течение часа.
Приступаю к работе и довожу Марианну до множественного оргазма, задействуя пальцы, язык, член и, самое главное, речевую игру, от которой покраснел бы даже сексуальный маньяк из камеры смертников. Ебать ее все эти годы – все равно что читать «Собрание сочинений» Уильяма Шекспира в кожаном переплете, что я заказал много лет назад: всякий раз, как берешь его, находишь что-нибудь новое. Соперница она боевая, но к тому моменту, когда приходит шлюха, я уже затрахал Марианну до отупелого истощения. Сам я старался кончину не спускать: это ведь всего лишь легкая закуска перед главным блюдом дня.
Лили поднимается, и я немного сникаю, потому как снимки ей явно льстят. Типа даже бессовестно льстят – как на фейсбуке Велотренажерши, где она перестала постить фотки примерно с 1987 года, но что толку придираться: время – деньги. Мы обмениваемся лишь элементарными любезностями, после чего переходим к делу. На Лили гигантский страпон, который она засовывает в жопу Марианне, стоящей раком на краю кровати. Я становлюсь в ту же позу перед Марианной, чтобы принять в очко смазанный самотык своей невесты. Тот входит с медленным облегчением, как будто срешь наоборот, а Марианна визжит, пока основание приспособы трется о ее сикель, словно полоумный итальянский официант на спидах перец мелет. Душа моя тащится так, что слезы из глаз, Марианна задыхается и орет:
– Вот так, мой мальчик, прими иво в сибя… это пидараска, за которую я, нахуй, выхожу…
Двигаю бедрами, стараясь, чтобы самотык вошел поглубже, а сам наблюдаю за всем этим в зеркале, упиваюсь полоумным оскалом Марианны и жвачечной отстраненностью Лили (по моему указанию, все это – часть постановки). Тем временем я размашисто наяриваю на своем смазанном елдаке, и давление постоянно нарастает, как у «Хибзов» перед воротами «Рейнджерсов» на заключительном этапе хэмпденского финала. Думаю: «Так вот какой будет семейная жизнь», и тут вдруг дверь отворяется и ебаная уборщица…
«Ё-мое, это ж никакие не ебаные уборщицы…»
Туса буквально разваливается на части, когда врываются два мужика, щеголяя ксивами, в сраной полицейской форме и с тупой, идиотской вседозволенностью на рожах. Онемевшие и ошарашенные, они на пару секунд застывают, переваривая всю сцену, но не уходят. Затем один говорит:
– У вас две минуты, чтобы одеться, мы будем ждать вас снаружи!
Они сваливают, один что-то говорит, но я не улавливаю смысл, а другой отвечает низким, гортанным смехом, потом они захлопывают за собой дверь.
– Какого хуя, – пищит Лили.
Марианна смотрит на меня и надменно говорит:
– А я б не прочь этих парней заказать…
41
Рентон – Роняя английские розы
[75]
Я такой обалдевший, потрясенный, уставший, расслабившийся и невъебенно богатый, чё нельзя сейчас ехать обратно в Санта-Монику. Костяшки полопались, а руки на руле распухли, упрямо напоминая, что это свершилось. Тот ебаный чудило собирался застрелить Франко и Мелани! И я спас пиздюка! Я!
Я перестроился не в тот ряд, нахуй, и мне со всей дури сигналят, водила грузовика, проезжая мимо, тычет фак. Я только что голыми руками исколошматил копа, а сейчас бздю собственной тени. Не могу сосредоточиться: интересно, на сколько вообще потянут «Литские головы» и надо ли жестко играть с этим пиздюком-коллекционером, раз Конрад собирается куда-то переметнуться, а на Эмили и Карле я нихуя не подниму.
Не, не получается. Торможу у какого-то сервисного центра и пью в «Арбис» говенный черный кофе. Он лишь обжигает раздраженный желудок, который напоминает кубло извивающихся опарышей. Съедаю полбуррито, а остальное выбрасываю. Бегби объяснил, что у меня просто стрессовая реакция дилетанта после совершенного насилия. Меня беспокоит мысль, что за каждым углом поджидают мрачные последствия и страшное возмездие. Копы полностью поверили в нашу историю, а адвокат заверил, что я вне подозрений, но меня колбасит паранойя. Подумываю включить телефон, но знаю, сейчас это худшее, что можно сделать, хотя желание почти непреодолимое. По-любому новости всегда бывают только плохими. Конрад грозится переметнуться, как раз когда я узнаю от «Уинн», что у него большой сейшен в «Экс-Эс», на волне его последнего большого хита. Теперь какой-то другой пиздюк снимет сливки. Ну и хуй с ним.
Сажусь обратно в машину и, как ученик, чувствую каждый поворот: никогда не съезжал с 101-го на 405-й с таким облегчением. Городские пробки сбавляют темп событий, успокаивают, дают мине время подумать. Решаю, что все хорошо. Я совершил благородный поступок и получил за это обратку. Фантазирую о правдоподобных и неправдоподобных наградах. О таинственном целителе или революционном чудо-лекарстве для Алекса, которое как по волшебству наладит его связь с миром. Но никакие деньги тут не помогут. Однако они обеспечат мне необходимую квартиру с тремя спальнями. Затем по 10-му до Санта-Моники, потом съезжаю с него и паркуюсь на своей подземной стоянке. Вылезаю из машины и подношу руку к лицу. Рука дрожит, но я уже дома, целый и невредимый.
Вдруг краем глаза замечаю фигуру, выходящую из машины. Она движется между двумя припаркованными автомобилями и направляется ко мне, все еще оставаясь в темноте и в тени. При этом на вид она крупная и могучая, и пульс у меня подскакивает, а воспаленные кулаки сжимаются. Я снова готов к бою, но, ё-мое, это же Конрад, освещенный теперь желтой лампой вверху на крыше.
– Ты живой! – в восторге напевает жирный говнюк, его большие глаза наполняются слезами, и он стискивает меня в неуклюжих объятьях. Нервно хлопаю его по спине, полностью сбитый с панталыку. Совсем этого не ожидал. – Ты бы позвонил, прислал эсэмэску, мейл… – говорит он задыхаясь. – Это на тебя не похоже – не отвечать на звонки! Уже много дней! Я волновался, мы все волновались!
