Я никогда не забуду о том, что произошло позже. Я не могу подробно рассказать об этом здесь; но около 8 утра мадам Блаватская вдруг открыла глаза и попросила подать ей завтрак, и это были её первые слова за два дня. Я отправилась за доктором, чьё удивление трудно описать. Блаватская сказала: «Ах, доктор! Вы не верите в наших великих Учителей»
[724].
То событие, о котором миссис Купер-Оукли отказалась рассказывать, было засвидетельствовано другими людьми.
В тот вечер в приёмной сидели супруги Купер-Оукли, Дамодар Маваланкар, Баваджи Д. Натх и доктор Франц Гартман, о чём-то перешёптывались и ждали вестей о Е. П. Блаватской. Вдруг на веранде материализовался Учитель М., он быстро прошёл через приёмную в комнату Блаватской. В это время все остальные покинули приёмную… После выздоровления Е. П. Блаватская рассказала своим близким друзьям, что Учитель пришёл к ней и предложил выбор – она могла умереть и обрести вечный покой, покончив с муками, или прожить ещё несколько лет, чтобы закончить «Тайную Доктрину»…
[725]
Изабель Купер-Оукли (1854–1914)
Сотню лет спустя, рассуждая о правильности решения, принятого делегатами Совета ТО в 1885 г., профессор Харрисон отмечает, что не исключает их вины, поскольку они «не позволили своей предводительнице претендовать на справедливую защиту, они были обеспокоены спасением собственной репутации. Была ли Е. П. Блаватская шарлатанкой или нет, она имела право на честный разбор дела. Она так его и не дождалась. Если бы ей не отказали в юридической и экспертной поддержке, то и Ходжсон, и Общество психических исследований оказались бы в тяжёлом положении», как и Куломбы
[726].
21 марта 1885 г. Блаватская отправила в Генеральный Совет ТО письмо следующего содержания:
Господа,
То заявление об отставке, которое я подала 27 сентября 1884 г. и отозвала по настоятельным просьбам и уговорам моих друзей теософов, безоговорочно необходимо восстановить. Лечащие врачи признали моё заболевание смертельным; они не уверены, что я могу протянуть даже один год. В связи с этими обстоятельствами было бы смешно обещать надлежащее выполнение обязанностей секретаря-корреспондента; и я настаиваю на том, чтобы вы позволили мне сложить полномочия. Я хочу посвятить остаток жизни иным мыслям и быть свободной в выборе любого климата, который пойдёт мне на пользу.
Я с любовью прощаюсь с Вами, всеми и каждым, моими друзьями и сторонниками. Будь эти слова последними в моей жизни, я бы умоляла всех вас, поскольку вы печётесь о благополучии человечества и о собственной Карме, оставаться верными Обществу и не дать ему пасть под натиском недоброжелателей.
Братски вечно ваша – в жизни и смерти.
Е. П. Блаватская
[727].
Вместе с заявлением об отставке в «Теософисте» было опубликовано свидетельство её лечащего врача:
Настоящим я подтверждаю, что мадам Блаватской противопоказаны постоянные волнения и тревоги, которым она подвергается в Мадрасе. Её больному сердцу требуется абсолютный покой и подходящий климат. Вследствие этого я рекомендую ей проживание в Европе в умеренном климате и довольно тихом месте.
Мэри Шарлиб,
доктор медицины и бакалавр естественных наук, Лондон
Решение покинуть Адьяр не было принято самой Е. П. Блаватской, на самом деле она даже сопротивлялась ему, поскольку не хотела оставлять работу во имя теософии в Индии. Инициаторами её отъезда стали те, кто волновался за её здоровье, а также те, кто потерял веру в её миссию и видел в её пребывании в Адьяре одни лишь неудобства
[728].
Одной из главных причин такого отношения был Ходжсон. Он превысил полномочия следователя ОПИ и приложил все усилия, чтобы посеять сомнения в умах теософов, и при любой удобной возможности внушал им, что доказал «сплошной обман» во всех делах, связанных с Е. П. Блаватской
[729]. Судя по всему, он был весьма убедителен, поскольку до его отъезда из Индии в конце марта 1885 г. под его влияние попали даже адьярские чиновники, которых он убедил отозвать две публикации ТО о деле Куломбов, защищавшие Блаватскую. Он сам рассказывал об этом своём достижении
[730].
31 марта Е. П. Блаватская покинула Индию, чтобы никогда туда не вернуться. Она отправилась в Неаполь в сопровождении Мэри Флинн, индийского чела Баваджи и доктора Гартмана.
В июне Олькотт написал в Лондон мисс Арундейл:
В Адьяре открыт сбор пожертвований с целью покрыть расходы на лечение Елены Петровны (более 70 фунтов) и её переезд, а также обеспечивать её до тех пор, пока она не получит из Москвы деньги, причитающиеся ей за литературный труд. Но с её искривлёнными подагрой пальцами, слабым сердцем и альбуминурией она вряд ли будет в состоянии много работать. Нам следует относиться к ней как к нашему пенсионеру, и проследить за тем, чтобы о ней тщательно заботились. Бедная женщина – та, что всю жизнь трудилась до изнеможения во благо мира, теперь должна покинуть дом при таких обстоятельствах и, вероятно, умереть с клеймом позора, запятнавшим её блистательное имя!
[731].
Отчёт Ходжсона был опубликован лишь в конце 1885 г. Он повлёк за собой удивительные последствия, отмечает в автобиографии доктор Гартман. Благодаря скандалу, «ТО и теософские учения стали известны во всём мире, и в результате тысячи людей раздобыли и прочитали книги мадам Блаватской и смогли ознакомиться с её взглядами, тогда как при иных обстоятельствах они могли оставаться в неведении всю жизнь»
[732]. В Соединённых Штатах у движения начался новый виток развития
[733]. Всего через четыре месяца после того, как Ходжсон привёл своё заключение, в Нью-Йорке был опубликован первый выпуск журнала У. К. Джаджа «Путь». Следующий год был ознаменован возрождением движения в Англии, где начал деятельность журнал Е. П. Блаватской «Люцифер». Франческа Арундейл говорит о судьбе Общества в последующие годы:
