По словам Соловьёва, на рю Нотр-Дам-де-Шан Е. П. Блаватская арендовала комнаты в обшарпанном доме, который находился в бедном районе. В действительности же апартаменты были любезно предоставлены герцогиней де Помар почётным гостям на всё время пребывания в Париже. Стало быть, они навряд ли соответствовали этому описанию.
На самом верху «тёмной-тёмной лестницы» Соловьёва встретила затрапезная фигура в восточном тюрбане, которая проводила его в «крошечную, тёмную приёмную». Это был Бабула, слуга Блаватской. Позже Соловьёв описывает его как неряшливого человека с «уродливой, плутоватой физиономией», «отпетого негодяя; одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы в этом убедиться»
[768]. Между тем герцогиня де Помар была чрезвычайно довольна и горда, когда во время её поездок по Парижу Бабула восседал рядом с кучером. В Энгьене графиня д’Адемар попросила его прислуживать гостям, а Франческа Арундейл, вспоминая о том, как Елена Петровна гостила у неё в Лондоне несколькими месяцами позже, пишет: «Среди прибывших был один примечательный индус, а именно Бабула, слуга Елены Петровны; в своём живописном тюрбане и белых одеждах он был своего рода сенсацией в Кресенте; и после обеда, когда подавали чай, на столе блестел самовар Е. П. Блаватской, а Бабула подносил гостям чашки с чаем и пирожные, наш дом был самым оригинальным во всех окрестностях Лондона»
[769].
Как вы помните, в это время Джадж находился с Блаватской в Париже, до того как уехал в Индию. Литературный критик Беатрис Хастингс, автор книги «Обман Соловьёва», удивилась тому, что Соловьёв о нём не упомянул
[770]. Как оказалось, Соловьёв писал о Джадже, однако Уолтер Лиф счёл необходимым вырезать это из перевода.
Соловьёв вспоминает о том, как однажды, когда он был у Е. П. Блаватской, «в дверь позвонили, и вошёл джентльмен – однако, от джентльмена в нём не было решительно ничего. Мужчина среднего возраста с рыжеватыми волосами, плохо одетый, с нескладной фигурой и неприятным, отталкивающим лицом – он произвёл на меня крайне скверное впечатление»
[771]. Е. П. Блаватская представила Соловьёву мистера Джаджа, а затем спросила его в личной беседе, что он думает о Джадже. «Не хотел бы я остаться с ним наедине в безлюдном месте», – ответил он. Соловьёв приписывает Елене Петровне следующие слова:
– Он был отъявленным прохвостом и аферистом; на его счету, вероятно, не одно серьёзное преступление, и всё же с того времени, как он стал теософом, он полностью переменился, теперь он святой.
– Тогда почему у него такое отталкивающее лицо? – якобы спросил Соловьёв.
– По вполне понятным причинам, вся его жизнь оставила отпечаток на его облике. Лицо – это зеркало души, и это не просто поговорка, а реальность. Разумеется, ему потребуется много времени, чтобы стереть это проклятье со своего лица!
Возможно ли, чтобы Е. П. Блаватская действительно сказала такое? Не стоит забывать о том, что Джаджу было всего 24 года, когда он стал теософом.
Он прибыл из Ирландии 13-летним подростком, усердно работал клерком, изучал право и в возрасте 21 был принят в коллегию адвокатов. На момент встречи с Соловьёвым ему 33 года
[772].
Уильям К. Джадж, Лондон, 1891 г.
Американский архитектор Клод Брэгдон в «Эпизодах незаписанной истории» упоминает о «харизматичности» этого «привлекательного американца ирландского происхождения», а известный ирландский писатель Джордж Рассел (писавший под псевдонимом Æ) в письме к Кэрри Реа отзывался о Джадже как о «мудрейшем и приятнейшем из когда-либо встреченных мною людей… К нему я испытываю больше почтения, чем к любому другому человеку»
[773].
Как справедливо отметило ОПИ, в России было опубликовано много произведений Соловьёва, но на английский язык перевели лишь одно – «Современную жрицу Изиды». Профессор Сиджвик оказался прав, книга и вправду была увлекательной!
В Париже Соловьёв познакомился с сестрой Е. П. Блаватской, Верой, и между ними завязалась дружба, которой суждено было продлиться несколько лет. Они написали друг другу бесчисленное количество писем. По-видимому, работая над «Современной жрицей», Соловьёв забыл об этой переписке, которая закончилась более шести лет назад. Вера сохранила все его письма, а также некоторые из писем, адресованных Елене Петровне, которые сестра сама ей передала. Кроме того, после смерти Блаватской Вере прислали из Адьяра остальную часть переписки. Когда в 1892 г. «Русский вестник» опубликовал статьи Соловьёва о её сестре, Вера написала длинный ответ. Ни одно издание не хотело его публиковать, хотя она была известной писательницей, поэтому в 1893 г. она самостоятельно выпустила буклет под заглавием «Е. П. Блаватская и современный жрец истины».
При публикации статей в форме книги Соловьёв уже не мог игнорировать Верин буклет. Он включил отрывки из него в «Приложение А», а в «Приложении Б» дал свой ответ. Тем не менее он опустил письма, которые более всего его компрометировали, как и другие важные сведения. Выяснилось это, когда Екатерина Юнг полностью перевела буклет на английский. Перевод насчитывает 110 страниц печатного текста, и это при том, что в нём отсутствуют важные сведения, полученные от других родственников Е. П. Блаватской.
Здесь следует вкратце рассказать об отношении Соловьёва к теософии и Е. П. Блаватской. В самом начале книги он заявляет, что относился к её роду деятельности с недоверием. По его словам, когда она заговорила о своём Учителе, он «сразу почувствовал какую-то едва уловимую фальшь». Он признаётся, что был совершенно разочарован в ней, хотя его поразили её необыкновенные глаза. Вскоре после этого он вступил в Теософское общество, однако посвящение показалось ему «глупой шуткой, которая оставила после себя чувство стыда и даже отвращения… Мне сразу захотелось выйти на свежий воздух»
[774].
