А теперь сравним это заявление с письмами Соловьёва к Е. П. Блаватской, Вере, а также с письмами самой Елены Петровны к причастным лицам.
«Я лишь недавно приехала в Лондон, – писала Елена Петровна Надежде, – но уже получила два жалких письма от Соловьёва. Он просит лишь, чтобы я любила его и не забывала. Говорит, что никогда не любил никого, кроме членов своей семьи, так, как любит меня, несчастную старуху»
[775].
Прочитав «Изиду» в переводе на французский, Соловьёв пишет Вере 19 июля 1884 г.): «Я ознакомился со второй частью „Разоблачённой Изиды“ и теперь полностью убеждён в её необыкновенном даровании». По словам Веры, он часто говорил ей, что после того чуда, которое её сестра осуществила, написав эту книгу, не стоит и говорить об остальных её «чудесах»
[776].
Соловьёв провёл неделю в Эльберфельде. По возвращении в Париж он получил длинное письмо от Е. П. Блаватской, в конце которого заметил приписку от К. Х., «сделанную, как обычно, синим карандашом». И письмо, и послание К. Х. он процитировал в «Современной жрице». В следующем комментарии писатель в полной мере раскрывает свой драматический талант:
Меня так возмутила «астральная приписка» Кут-Хуми, что первой моей мыслью было попросить госпожу Блаватскую навсегда забыть о моём существовании. Однако, последовав этому импульсу, я бы непременно раскаялся; в тот же день у мадам де Морсье я встретил самых убеждённых и честных из французских теософов; и они, вопреки всей очевидности этого обмана, признали в надписи почерк Кут-Хуми, а не «Мадам».
Абсолютная слепота со стороны людей, рациональных во всём, кроме вопроса непогрешимости «Мадам», наконец вынудила меня придерживаться моего первоначального плана. Я вознамерился, что бы ни случилось, собрать столько доказательств всех этих обманов, чтобы их хватило не только мне, но и всем этим слепым простофилям. С того момента я запретил себе испытывать невольное сочувствие и жалость, которые всё ещё притягивали меня к Елене Петровне. Впредь я видел в ней в первую очередь Мадам Блаватскую, воровку душ, которая пыталась украсть и мою душу. Она водила меня за нос под личиной дружбы и преданности; она пыталась запутать и использовать меня; и посему мои руки были развязаны
[777].
Как непостоянна человеческая память! Ниже приводится начало письма Соловьёва к Е. П. Блаватской в ответ на то самое письмо с припиской К. Х.:
Дорогая Елена Петровна,
Я только что получил Ваше письмо. Хотите верьте, хотите нет, я не удивился ни ему, ни даже приписке Кут-Хуми. С ним я произведу сенсацию через мадам де Морсье…
Когда Е. П. Блаватская получила первые новости о скандале с Куломбами и решила незамедлительно отправиться из Эльберфельда в Индию, Соловьёв писал Вере (30 октября): «Завтра Е. П. отбывает в Ливерпуль, затем направится в Египет и Индию. То, что она всё ещё жива и, более того, способна путешествовать на такие расстояния и в такое время года, кажется невероятным! Или, точнее, очередным доказательством существования Махатм!..»
[778].
Далее мы переходим к периоду, когда Блаватская уже вернулась в Европу. В «Современной жрице» Соловьёв утверждает, что в Вюрцбурге он вскоре вытянул у Елены Петровны признание в многолетней мошеннической деятельности. Олькотт был её сообщником, так же как Дамодар, Мохини и даже Субба Роу! Критики Е. П. Блаватской особенно часто используют следующую цитату, которая появилась в «Ньюсуик» 24 ноября 1975 г. по случаю 100-летия со дня основания Теософского общества в Нью-Йорке:
Если бы знали вы, какие львы и орлы во всех странах света под мою свистульку превращались в ослов, и, стоило мне засвистеть, послушно хлопали мне в такт своими огромными ушами!
Вне себя от отвращения – пишет Соловьёв – он покинул Вюрцбург ранней осенью. Он поклялся больше не иметь никаких дел с Е. П. Блаватской и больше не писать ей. И добавляет: «Я продолжал получать письма от мадам Блаватской, сначала в Париже, затем в Санкт-Петербурге. Она никак не хотела признать, что с нашими отношениями покончено, и я навсегда попрощался с ней»
[779].
«Навсегда» продлилось всего три-четыре недели. 8 октября 1885 г. Соловьёв написал Елене Петровне из Парижа:
Дорогая Елена Петровна,
…Я подружился с мадам [Джульетт] Adam, много говорил ей о вас, очень заинтересовал её, и она объявила мне, что её Revue открыта не только для теософии, но и для защиты лично вас, если понадобится…
Сегодня я провёл утро у Рише
[780] и опять-таки много говорил о вас, по случаю Майерса и Психического общества. Я положительно могу сказать, что убедил Рише в действительности вашей психической силы и феноменов, исходящих от вас. Он поставил мне категорически три вопроса. На первые два я ответил утвердительно; относительно третьего сказал, что буду в состоянии ответить утвердительно, без всяких смущений, через два или три месяца. Но я не сомневаюсь, что отвечу утвердительно, и тогда, увидите, будет такой триумф, от которого похерятся все психисты!..
Преданный Вам сердечно,
Вс. Соловьёв
[781].
В предисловии к книге Соловьёва Уолтер Лиф признался, что предшествующее письмо заставило его серьёзно задуматься:
Насколько я могу судить, оно свидетельствует о несоответствиях в рассказах господина Соловьёва; из письма явствует, что он неправильно отразил своё ментальное состояние, в котором находился после разговора в Вюрцбурге. Признаюсь, мне не кажется правдоподобным его объяснение, якобы всё это письмо было лишь насмешкой. С учётом обстоятельств даже «насмешливый тон» требует разъяснений
[782].
Тот факт, что письмо от 8 октября не было шуткой, странным образом подтвердился в «Современной жрице», где Соловьёв совсем по другому поводу приводит цитату из письма на французском от Шарля Рише. В письме говорится:
При встрече со мной Вы сказали мне: «Не спешите судить; она показывала мне удивительные вещи, я не могу назвать своё мнение окончательным, но думаю, она невероятная женщина, наделённая исключительной силой. Подождите, и я дам Вам более полное объяснение»
[783].
