Стало быть, совершенно очевидно, что в какой-то момент Соловьёв ополчился против Елены Петровны. Но что было этому причиной?
Как явствует из письма от восьмого октября, он ожидал, что в ближайшие месяцы случится некое событие, которое окажется настолько триумфальным, что «всех психистов [членов ОПИ] сотрёт в порошок». В этом письме он хвастается перед Е. П. Блаватской своей значимостью, тем, что он может заставить важных людей заинтересоваться ею. Он будто бы говорит ей, что, коль скоро он так много делает для неё, она должна отплатить ему и сделать что-нибудь и для него. Чего же он хотел? Что заставило его преследовать её и неделями находиться рядом с ней в Вюрцбурге?
В июле 1885 г. Е. П. Блаватская написала Вере: «Я путешествую с [Соловьёвым] по Швейцарии. Понять не могу, почему он так ко мне привязан. По правде говоря, я ничем не могу ему помочь. Едва ли мне удастся способствовать осуществлению его надежд. Бедняга, мне так жаль его». Это письмо было опубликовано в журнале «Путь» (июль 1895 г.) с припиской редактора, утверждающего, что Соловьёв «стал её злейшим врагом, поскольку все его мольбы сделать его чела были решительно отвергнуты».
В своём буклете по поводу соловьёвской «Современной жрицы» Вера пишет:
В моих дневниках нахожу, что никто так часто и настойчиво не добивался «секретных аудиенций» у моей сестры, как он, г-н Соловьёв, а он о них и совсем не поминает!.. Мы, близкие Е. П. Блаватской, прекрасно знали не только сущность этих разговоров, но и все их подробности, и от неё, и от него самого отчасти, потому что со мной, в минуты увлечений разговорами по душе, он иногда бывал откровенен и правдив. Он осаждал её просьбами поделиться с ним своими знаниями собственно демонстративных феноменов; ему страх как было желательно возвратиться в Россию прообразом его «магического князя» в романе «Волхвы»…
Елена говорила нам: «Просто не знаю, что делать с Соловьёвым! Не даёт покоя, умоляя научить его феноменам, – да разве возможно этому сразу взять, да и выучить?! „Как это вы эту музыку из воздуха вызываете?“ Как же я ему это расскажу?.. Вот, говорю, как видите: махну рукой по воздуху – аккорды оттуда и отзываются… Что ж мне больше ему рассказывать? Пусть пройдёт через всё то, что я прошла, живя в Индии, – может и достигнет! А так, только у меня время отымает и сам его напрасно тратит»…
Другой раз помню, Е.П. [Елена Петровна] даже рассердилась и сказала нам, когда Соловьёв уехал: «Удивительный человек! Упрекает меня, что я Олькотта научила – а его не хочу научить! Я ничему Олькотта учить и не думала, а сам он только магнетизёр прирождённый и духовидец…».
Что полковник действительно был очень сильный магнетизёр и многих вылечил на наших глазах, это верно. Меня, в том числе, от застарелого ревматизма; да и самого г. Соловьёва, по его уверениям того времени
[784].
По слухам, в Индии он вылечил сотни местных жителей
[785].
После того как Соловьёв покинул Вюрцбург, Е. П. Блаватская, по его словам, закидала его письмами. По-видимому, на самом деле он не получил от неё ни одного письма и понял, что она оказалась ничуть не впечатлена письмом от восьмого октября.
Тогда Соловьёв решил отомстить и доставить неприятности Блаватской и её семье. Начал он с попытки внушить Вере, что теософия противоположна христианству. Сама Вера рассказывает об этом следующее:
Когда осенью 1885 г. г-н Соловьёв приехал в Петербург, он, в качестве глубоко преданного друга (каким выказывался в продолжение почти двухлетней усиленной переписки со мной и двумя старшими дочерями моими, уж не говоря о преданности его сестре моей), стал бывать у нас ежедневно. Переписка его – о всевозможных интересных предметах, преимущественно о литературе, о поэзии и лучших их представителях, – очень интересовала дочерей моих; сам же он ещё более заинтересовал всех нас своими живыми рассказами, своими оригинальными мистическими воззрениями на всё в мире и своей добродушной искренностью… Тут впервые стали мы слышать от него сомнительные, даже недружелюбные отзывы о сестре моей и её деле
[786].
В феврале 1886 г. Е. П. Блаватская сообщила Синнетту, что от Веры пришло «гневное письмо, в котором она называла меня изменницей, „святотатствующим Юлианом Отступником“ и „Иудой“»
[787]. Елена Петровна ответила: «Он [Соловьёв], видно, просто разозлился, что ожидаемое им ещё не случилось, вот и нашёл предлог: „противу-христианство“!.. Что касается моего противу-христианства – ты его знаешь! Я враг католических и протестантских церковных излишеств; идеал же Христа распятого светлеет для меня с каждым днём яснее и чище…» [Курсив С. Крэнстон]
[788].
Затем Соловьёв предпринял дальнейшие шаги, чтобы обострить неприязнь Веры и её дочерей к Е. П. Блаватской. Вера отмечает, что, хотя в «Современной жрице» он говорит о размолвке сестёр, «он не извещает, кто создал эту размолвку, кому нужно было её возбудить и поддерживать всякими неправдами, доходившими даже до уверений, что и сестра, и другая близкая мне особа утверждали, что я утаила деньги нашего умершего отца». Она добавляет: «Я была так запутана, что даже не сообразила, что ни сестра и никто из близких не могли сказать этого, ибо знали, что отец мой умер, живя вдали от меня, с другими детьми своими в Ставрополе, за тысячу вёрст от Тифлиса, где я проживала безвыездно»
[789].
Елена отчаянно пыталась примириться с сестрой и в одном письме написала: «Одно я могу сказать тебе, Вера, пророчу и предрекаю: ты горько пожалеешь о том, что доверяла Соловьёву и водила с ним дружбу, но уже будет слишком поздно!.. Я ведь тоже любила его, как брата!» Позже Вера призналась: «О, сколько раз я вспоминала с тех пор и с какой горечью вспоминаю теперь эти её пророческие слова!.. теперь я увидела, на что способен этот „несчастный“ человек»
[790].
Соловьёву показалось мало рассорить сестёр, и он пошёл дальше – подорвал доверие мадам де Морсье и большей части членов парижского ТО к Е. П. Блаватской и теософии.
В этот период у Елены Петровны возникли серьёзные трудности с Мохини и Баваджи. Опьянённые восторженным приёмом, который им оказали европейские теософы, они объявили сами себя гуру. Где бы они ни появлялись, люди, до встречи с ними верные делу теософии, восставали против него. Из писем Е. П. Блаватской этого времени становится очевидным, сколько путаницы и смятения они вызвали в самом движении и жизни его членов.
