Мы уютно расположились на просторной веранде нашей летней усадьбы под Петербургом. Едва перевалило за полдень, и мы наслаждались сиестой после раннего обеда, сидя на свежем воздухе, кто с сигарой, кто с сигаретой. В воздухе витало ощущение надвигающейся грозы… всё вокруг затихло и замерло. Наша любезная хозяйка, Марья Николаевна, принесла книгу и начала читать вслух рассказ Радды-Бай [Е. П. Блаватская] о «голубых горах Нилгири». Все слушали с удовольствием… Отложив книгу, она обвела нас взглядом и тихо произнесла: «Как чудесно!»
«Но ведь всё, что рассказывает Радда-Бай… вздор и выдумки! – невозмутимо сказал один из гостей… Пётр Петрович, неутомимый и увлекательный собеседник… – то, что она считает правдой, на мой взгляд всего лишь байки».
Мы с удивлением воззрились на него, и вдруг, едва успел он произнести последние слова, как мы заметили, что он с тревогой смотрит на свою правую руку, которая лежала на перилах веранды. Затем, к нашему огромному удивлению, он подпрыгнул на своём кресле, будто его укусила гадюка; сбежал вниз по ступенькам, внимательно осмотрел каждый уголок маленького палисадника, заглянул под веранду и на её крышу, и наконец вернулся с таким бледным лицом, словно увидел привидение.
«Да что с Вами стряслось? – встревоженно воскликнула Марья Николаевна. Вместо ответа Пётр Петрович молча продолжил поиски. Он ещё раз осмотрел землю под ступеньками, взглянул на лес и наконец начал заглядывать под стулья… „Вы разве никого не видели?“ – спросил он. Мы обменялись удивлёнными взглядами и в один голос ответили: „Совершенно никого!“
„Но я кого-то видел… и – и ещё руку, – сказал он всё тем же дрожащим голосом… несомненно, это была женская рука, белая, полупрозрачная, с сеточкой голубых вен. Мне показалось, что кто-то подошёл ко мне из палисадника, схватил чуть выше локтя, вот здесь и, трижды сжав мою руку, принялся тянуть меня из веранды в сад“. Говоря это, Пётр Петрович тяжело дышал, и лицо его покрыла мертвенная бледность…
„Быть может, теперь вы хорошенько подумаете, прежде чем называть индийские истории небылицами! Ведь это сама Радда-Бай в астральной форме потянула Вас за руку, намекая, что не стоит злословить о других людях!“ Он не прислушался к нашим словам, но сделался мрачен и молчалив, и то и дело подозрительно рассматривал правый рукав своего пальто в том месте, где только что видел таинственную руку. Вскоре его терпение иссякло; и он снова встал с кресла и направился в палисадник, где со свойственным ему оживлением начал рассказывать эту историю сначала. Мы последовали за ним, смеясь над его скептицизмом.
Тем временем атмосфера вокруг нас сгущалась, и воздух уже был наполнен электричеством. Над нашими головами висела громадная чёрная грозовая туча, тёмная и пугающая. Вдруг из неё вырвалась яркая, разветвлённая молния и ударила в дом, из которого мы все только что вышли. Мы застыли в изумлении; поскольку прямо на наших глазах огромная труба на крыше разлетелась на куски, а кирпичи и извёстка с грохотом покатились вниз и упали на нашу террасу. Что ещё хуже, столб, на который опирался Пётр Петрович, сидя в кресле, внезапно согнулся и сложился пополам с мрачным треском, и вся большая и тяжёлая крыша с ужасающим грохотом рухнула на нашу веранду… Мы онемели от ужаса и удивления!
„Рука, её рука… Послушайте! Эта рука тащила меня прочь от веранды!“ – без конца повторял он каждому из нас с лицом, побледневшим от страха, и широко раскрытыми глазами. Мы были так глубоко потрясены, что не находились с ответом, ведь мы спаслись лишь благодаря тому, что вышли в сад вслед за Петром»
[809].
Когда на смену старому году пришёл новый, 1887-й, Елена Петровна осталась совершенно одна. Графиню Вахтмейстер она отправила в Лондон по каким-то личным делам. Там графиня получила письмо от Е. П. Блаватской касаемо будущего ТО. В нём Елена Петровна сообщила, что у неё состоялся «длинный разговор с Учителем – первый за долгое, долгое время». Учитель сказал ей:
…Всё Общество (в Европе и Америке) ожидают суровые испытания. Те, кому удастся с честью преодолеть их, будут вознаграждены. Вялые и бездейственные, а также те, кто отвернутся от Общества, тоже получат по заслугам. Это решающий, верховный суд. Но есть новости. Мне предстоит или вернуться в Индию этой осенью и умереть там, или до следующего ноября основать ядро истинных теософов, собственную школу, без секретаря, в одиночку, и обучить столько мистиков, сколько я смогу. Я могу обосноваться здесь или отправиться в Англию или в любое другое место
[810].
Показательно, что вскоре после этого Елену Петровну в Остенде навестил лондонский теософ Бертрам Кейтли. Впоследствии он рассказывал:
Я приехал, чтобы убедить Е. П. Блаватскую поселиться в Лондоне и основать там центр для активной работы на дело теософии. Шестеро членов Лондонского ТО, включая меня, были глубоко разочарованы апатией, охватившей английское отделение Общества, и мы пришли к выводу, что одна лишь Блаватская способна эффективно помочь возрождению нашего движения, вернуть ему былое оживление и положить начало его энергичной работе, мудро направляя её
[811].
Эта кучка молодых теософов регулярно встречалась в целях изучения теософских вопросов, и, оказавшись в тупике, они поняли, что только Е. П. Блаватская в силах разрешить их затруднения. Через некоторое время приехал профессор Арчибальд Кейтли, чтобы продолжить уговаривать её переехать в Лондон. Синнетту эта идея решительно не нравилась
[812]. Ранее Елена Петровна писала ему:
Вы просите моего совета касаемо дел Лондонской ложи. Думаю, Вы будете рады услышать в ответ, что Учитель неоднократно упоминал Л.Л. Я не могу в точности повторить Вам его слова, но их суть Вы можете уловить в тексте «Откровений 3:15 и 16»
[813]. Я предоставляю Вам судить и делать собственные выводы. Любая свежая струя лучше, чем бездействие. Если Вы ещё хоть сколько-нибудь пробудете в нынешнем состоянии летаргии, Ваша Л. Л. до окончания следующего года покроется мхом и илом…
[814]
По мнению Бертрама Кейтли, у Общества под руководством Синнетта был ещё один недостаток – Синнетт верил, что «теософия должна быть предназначена для того, что в Англии называется „Обществом“; то есть, для „высших классов“, которые противопоставляются „массам“, для господ в лайковых перчатках и фраках». Молодые члены Лондонской Ложи, напротив, «считали, что теософия сможет выполнить свою миссию в этом мире, только если будет обращена к простым людям, рабочим и клеркам, которые, несмотря на свои скудные знания о метафизике, прекрасно способны понять основные положения теософии…»
[815]
