В книге раскрываются такие темы, как природа состояний после смерти, загадка разума, семеричная природа человека и космоса, реинкарнация и карма. Некоторые разделы освещают социальные проблемы нашего времени и их решения, предлагаемые теософской философией. В одном таком разделе говорится об образовании детей и молодых людей. Тема открывается следующим вопросом:
Один из сильнейших ваших аргументов в пользу того, что современные западные формы религии никуда не годятся, как и в какой-то мере популярный нынче материализм, который вы, судя по всему, считаете «мерзостью запустения», – это факт страданий и нищеты в огромных масштабах, в особенности в наших крупных городах, которого нельзя отрицать. Но вы, разумеется, не можете не признать, как много сделано и делается для того, чтобы исправить текущее положение вещей с помощью образования и распространения знаний.
На это теософ отвечает:
Вы коснулись темы, которая глубоко затрагивает нас, теософов, и я должна высказаться до конца. Я согласна с тем, что для ребёнка, выросшего в трущобах, где местом его игр становятся сточные канавы, и живущего среди постоянной грубости в словах и действиях, проводить ежедневно некоторое время в светлых и чистых классных комнатах, увешанных картинами и часто украшенных цветами – большое преимущество. Там его учат чистоплотности, вежливости, аккуратности; он учится играть и петь; там у него есть игрушки, пробуждающие его разум; там он учится работать руками; там с ним разговаривают с улыбкой, а не угрюмо; там его беззлобно упрекают или уговаривают, а не осыпают проклятьями. Всё это воспитывает в детях человечность, пробуждает их мозг и делает их восприимчивыми к интеллектуальному и моральному воздействию. Школы сейчас ещё не таковы, какими они могли бы и должны были бы быть, но в сравнении с домом этих детей они кажутся раем; и понемногу они и на дом начинают оказывать влияние. И всё же, хотя это и справедливо для многих государственных школ, ваша система заслуживает самых суровых упрёков.
В ответ на вопрос: «Какова же подлинная цель современного образования?» Е. П. Блаватская, в свою очередь, спрашивает:
Совершенствовать ум и развивать его в верном направлении? Учить обездоленных и несчастных стойко нести бремя жизни, возложенное на них кармой? Укреплять их волю? Внушать им любовь к ближнему и чувство взаимной зависимости и братства, формируя таким образом характер, пригодный для практической жизни? Вовсе нет. Любой юноша или мальчик, да что там – даже любой представитель молодого поколения учителей ответит вам: «Цель современного образования в том, чтобы сдать экзамены». Это система, предназначенная не для того, чтобы поощрять здоровое соревнование, а для того, чтобы порождать и воспитывать в молодых людях ревность, зависть, почти ненависть друг к другу, готовя их таким образом к жизни, полной самого беззастенчивого эгоизма, борьбы за почести и награды, а не добрых чувств.
А что представляют собой эти экзамены, ужас нынешних ребят и молодых людей? Это всего лишь метод классификации, посредством которого сводятся в таблицы результаты вашего школьного обучения. Иными словами, они являются практическим приложением метода современной науки к присущей человеческому роду умственной деятельности. Наука теперь утверждает, что интеллект – это результат механического взаимодействия в веществе мозга; потому лишь логично, что современное образование и должно быть почти полностью механическим – чем-то вроде автоматической машины для промышленного производства интеллекта тоннами. Даже небольшого знакомства с экзаменами достаточно, чтобы показать, что образование, которое они дают, – это всего лишь тренировка физической памяти; и рано или поздно все ваши школы опустятся до этого уровня. Что же касается настоящего, правильного развития способности мыслить и рассуждать, то оно в принципе невозможно до тех пор, покуда обо всём будут судить по результатам конкурсных экзаменов…
Затем на вопрос: «А что бы вы предложили?» Блаватская отвечает:
Будь у нас деньги, мы основали бы школы, которые выпускали бы не просто умеющих читать и писать кандидатов на голодную смерть. Там в детях воспитывали бы прежде всего уверенность в себе, любовь ко всем людям, альтруизм, взаимное милосердие и, в первую очередь, учили бы их думать и рассуждать самостоятельно. Чисто механическую зубрежку мы свели бы до абсолютного минимума и основное время посвятили бы развитию и воспитанию их внутренних чувств, способностей и скрытых возможностей. Мы постарались бы с каждым ребёнком обращаться как с личностью и обучать его так, чтобы обеспечить наиболее гармоничное и равномерное раскрытие его способностей, дабы все его особенные склонности получили естественное развитие. Своей целью мы поставили бы воспитание свободных мужчин и женщин – свободных как в интеллектуальном, так и в нравственном отношении – без каких-либо предрассудков и прежде всего – неэгоистичных. И мы убеждены в том, что многого, если не всего этого, можно было бы добиться с помощью надлежащего и истинно теософского образования
[966].
Обратив внимание в «Ключе к теософии» на различные социальные нужды того времени, Блаватская расширила сферу своего наблюдения в своих редакционных статьях в «Люцифере» и в таких статьях, как «Приливная волна», «Падение идеалов», «Движение цикла», «Прогресс и культура» и «Цивилизация – смерть искусства и красоты».
Глава 14
Переезд на Авеню-роуд
Начало 1890 г. было отмечено для Е. П. Блаватской перерывом в литературной деятельности. Она писала двум французским теософам: «Я так занемогла – полная нервная прострация – что не могу написать ни слова о любой другой теории, кроме как о трансцендентальной философии. Ведь для этого не требуется ни умственной деятельности, ни единой мысли, и всё, что мне остаётся делать, это открывать то один, то другой ящик шкатулки моей памяти и копировать»
[967]. В феврале она написала Вере:
Как видишь, я в Брайтоне, на побережье, куда врачи отправили меня дышать океаническими испарениями Гольфстрима, чтобы избавиться от абсолютного нервного истощения. У меня нет болей, лишь учащённое сердцебиение да звон в ушах – я почти совсем оглохла – и вдобавок слабость, такая слабость, что я едва могу поднять руку. Мне запрещено писать или читать и даже думать, и я должна круглые сутки проводить на свежем воздухе – «сидеть у моря и ждать погоды». Врач мой сам испугался и перепугал весь персонал. Это место жутко дорогое; а финансы мои – увы и ах! Поэтому мои эзотерики тут же сложили свои сбережения и убедили меня ехать. И сейчас денежные дотации летят ко мне со всех точек земного шара, чтобы я могла продолжать лечение; некоторые из них даже не подписаны, и на них значится лишь мой адрес. Особенна щедра Америка, настолько, что мне, ей богу, совестно…
Со мной рядом постоянно находятся двое или трое теософов из Лондона, сменяя друг друга, и, словно Церберы, отслеживая каждое моё движение. Сейчас один из них слёзно просит меня прекратить писать, но должна же я доложить вам, что всё ещё жива. Ты ведь бывала в Брайтоне? У нас здесь стоит восхитительная весенняя погода; солнце точно, как в Италии, воздух насыщен запахами; море похоже на зеркало, и меня целыми днями возят туда-сюда по набережной в инвалидном кресле. Прелестно. Думаю, я уже достаточно окрепла. Мозг мой стал гораздо менее подвижен, но раньше я попросту боялась за свою голову. Мой врач сказал… «Вы переработали»; он говорит: «вы должны дать себе отдых». Ну-ну! И это при всей той работе, что мне предстоит! «Вы уже достаточно написали», – говорит он, «теперь катайтесь себе».
