Ему-то легко говорить, а мне всё равно нужно привести в порядок третий том «[Тайной] Доктрины», как и четвёртый – к которому я едва притронулась… не бойся. Больше нет никакой опасности. Пусть тебя утешат прилагаемые мною вырезки из газет. Видишь, как целые народы восхваляют твою сестру! «Ключ к Теософии» приведёт к нам множество новообращённых, а «Голос Безмолвия», эта крошечная книжечка, попросту становится библией теософов.
Это воистину великие изречения. Я могу так говорить, поскольку, как ты знаешь, не я их придумала! Я лишь перевела их с телугу, старейшего южно-индийского диалекта. Три трактата посвящены моральным и нравственным принципам монгольских и дравидийских мистиков. Некоторые изречения невыразимо глубоки и прекрасны. Здесь они произвели совершеннейший фурор, и, думаю, в России они тоже привлекут к себе внимание. Не хочешь ли перевести их? Уверена, это будет сплошное удовольствие
[968].
Когда это письмо было опубликовано в журнале «Путь» (декабрь, 1895 г.), редактор отметил: «Морской воздух пошёл Блаватской на пользу, но сила не надолго вернулась к ней. Уже в апреле ей снова запретили работать, что было для неё невыносимым мучением, поскольку по мере того, как её физическая сила угасала, умственная активность, казалось, только возрастала».
В Приложении к «Теософисту» за июнь 1890 г. Олькотт сообщает новости о состоянии Елены Петровны:
Последние новости от мистера Мида о здоровье Е. П. Блаватской весьма тревожащие. Она была так слаба, что даже не могла написать редакционную статью для майского выпуска «Люцифера». Её преданный и умелый врач, доктор Ц. Меннель, известил меня о невозможности её поездки сюда [в Индию] в декабре, которую мы с ней уже успели полностью спланировать. Сейчас она находится – как он сказал мне – в глубоком кризисе, исходом из которого может быть жизнь или смерть. Все благодарные сердца азиатских народов горячо молятся за то, чтобы чаша весов склонилась на сторону жизни. Другой такой «Е.П.Б.» нет и не будет.
Е. П. Блаватская в своей коляске на Авеню-Роуд, 19, Лондон
У Блаватской были причины для выздоровления. Движение росло, и штаб-квартиру Британской секции ТО планировалось переместить с Лэнсдаун-роуд в более просторное помещение на Авеню-роуд на другом конце Лондона, неподалёку от Риджентс-парка. Долгие месяцы шла подготовка к переезду, намечавшемуся в июле. Частью имущества был дом Анни Безант, которая предоставила его Обществу. В апреле 1890 г. Е. П. Блаватская написала Вере:
Сейчас мне запрещено работать, но в то же время я ужасно занята переездом с одного конца Лондона на другой. Мы приобрели три отдельных дома с общим садом по адресу Авеню-роуд, 19 на несколько лет с правом на застройку. Я планирую построить лекционный зал на 300 слушателей; зал будет в восточном стиле, отделан полированным деревом, стены из кирпича, чтобы холод не проникал внутрь; и в нём не будет потолка, крышу будут поддерживать балки, также сделанные из полированного дерева. А один из наших теософов, художник по профессии, собирается расписать её аллегорическими знаками и картинками. О, это будет прелестно!
[969].
Олькотт рассказывает, что «Р. Мэйчелл, художник, покрыл две покатые половины потолка символическими изображениями шести великих религий и знаков зодиака»
[970]. Сегодня символы великих мировых религий часто изображаются вместе на рождественских открытках, но в те дни это было неслыханно.
Собрание, посвящённое открытию новой штаб-квартиры, состоялось третьего июля. Е. П. Блаватская писала сестре:
В одном конце зала они поставили огромное кресло для меня, и я восседала на нём как на троне. Я сидела там, едва собравшись с силами, так была больна, и мой врач всё время был рядом на случай, если я потеряю сознание… Собралось около пятисот человек, почти вдвое больше того количества, на которое зал был рассчитан… И вообрази моё удивление; в первом ряду я увидела миссис Бенсон, жену архиепископа Кентерберийского, того самого, которому было адресовано «братское послание» в моём «Люцифере». Уверена, ты её помнишь. Вот до чего мы дожили!
Синнетт и другие выступили с речами, но нет нужды говорить о том, что никто не говорил так изысканно, как Анни Безант. Святые небеса, как говорит эта женщина! Надеюсь, ты когда-нибудь услышишь её сама. Теперь она мой соредактор «Люцифера» и президент Ложи Блаватской. Синнетт останется президентом одной лишь лондонской Ложи. Что до меня, я стала самым настоящим теософским папой: я была единогласно избрана президентом всех европейских теософских отделений
[971]. Но что мне до всего этого? …Если бы это принесло здоровье – вот было бы дело. А почести и титулы не по моей части
[972].
Бо́льшая часть сотрудников штаб-квартиры на Авеню-роуд там же и проживали. Безант пишет об этом периоде:
Правила дома были – и есть – очень просты, но Е. П. Блаватская настаивала на крайне регулярном распорядке дня; мы завтракали в 8 утра, работали до обеда, который подавали в час, а после обеда снова работали до ужина, подававшегося в семь. После ужина работа на благо Общества откладывалась в сторону, и мы собирались в комнате Блаватской, где обсуждали планы, получали указания, слушали её разъяснения по сложным вопросам. К полуночи все огни должны были быть погашены.
Сама Е. П. Блаватская непрестанно писала; вечно испытывая боль, но обладая неукротимой волей, она заставляла тело повиноваться ей… Как учитель она была удивительно терпелива, многократно объясняя одно и то же разными словами. Порой, когда ей подолгу не удавалось добиться от учеников понимания, она откидывалась на кресло со словами «Боже мой (лёгкое „Mon Dieu“ иностранки), разве я такая дура, что вы не можете понять? Вот вы и вы, – она обращалась к кому-нибудь, на чьём лице мелькал слабый проблеск понимания, – объясните этим остолопам, что я имею в виду».
С гордыней, тщеславием, претензией на знание она боролась беспощадно, особенно если ученик был многообещающим; острые стрелы её иронии настигали любую фальшь. На других она гневалась, выводя их из состояния летаргии жгучими насмешками; в действительности она сделалась инструментом для подготовки учеников, не задумываясь о том, что они или кто-либо другой о ней подумают, лишь бы это принесло им пользу
[973].
