Надя, которая приходилась новорождённой тётей, хоть и была всего несколькими годами старше её, стояла в первом ряду вместо какого-то отсутствующего родственника, прямо перед достопочтенным протоиереем. От почти часового стояния девочка устала, никем не замеченная, устроилась на полу и, вероятно, задремала, утомлённая духотой тесного помещения в тот жаркий августовский день. Тем временем церемония близилась к завершению. Восприемники произносили слова отречения от дьявола и его злых деяний, подкрепив их трёхкратным плевком в невидимого врага согласно традициям греческой церкви. В этот момент юная леди, забавляясь со своей горящей свечкой, нечаянно подожгла длинную ниспадающую рясу священника. К несчастью, это заметили слишком поздно. Несколько человек, включая пожилого священника, получили сильные ожоги.
Руководствуясь религиозными предрассудками русского православия, это происшествие тоже истолковали как дурной знак; с того самого дня невинная причина этого бедствия – будущая госпожа Блаватская – была в глазах всего города обречена на бурную жизнь, полную злоключений и бед
[44].
Но были и добрые знаки. Согласно старому юлианскому календарю, который тогда использовали в России, младенец родился около полуночи с 30-го на 31 июля. В русском фольклоре бытовало поверье, что такой человек наделён властью над злыми силами, в частности демонами и ведьмами
[45].
Некоторые могут задаться вопросом, действительно ли является дурным знаком рождение во времена великих страданий, будь то болезни или другие бедствия. Достаточно вспомнить знаменитый отрывок из Песни Господа («Бхагавад-Гита»), в котором мудрец Кришна обращается к своему ученику:
И мне, и тебе довелось пройти через череду рождений… Я помню все свои жизни, ты же о своих не знаешь… Каждый раз я принимаю свой изначальный облик… Всякий раз, когда пороки и несправедливость берут верх над добродетелью, я прихожу сюда из века в век во имя сохранения справедливости, избавления от зла и восстановления праведности
[46].
Чета Фадеевых переехала в свой особняк в Екатеринославе за 16 лет до рождения Елены Петровны. Тогда её дед Андрей Михайлович был назначен управляющим конторой иностранных поселенцев, а её матери исполнился всего один год. В этом доме появилась на свет и сама Елена Петровна
[47]. Он всё ещё существует, и в 1991 г., спустя 100 лет после кончины Блаватской, на стену дома прикрепили табличку, которая гласит, что это здание является исторической достопримечательностью.
В момент рождения дочери Пётр Ган находился в Польше, куда его отправили для участия в подавлении восстания. Когда он вернулся домой, Елене уже шёл седьмой месяц. Годом позже Ганы переехали в Романьково, военный городок неподалёку от Екатеринослава, и зажили там в собственном доме.
Глава 3
Кочевая жизнь
Однако Ганы ненадолго задержались в Романькове, в скором времени им пришлось переехать в другую часть Украины. Поскольку Пётр Ган служил в конной артиллерийской батарее, семья была вынуждена часто менять место жительства. Административная работа деда Блаватской, Андрея Фадеева, также вынуждала его часто перемещаться по разным городам России. В силу того, что Елена Андреевна с детьми жила то с мужем, то со своими родителями, Елена Петровна с раннего детства привыкла к кочевой жизни, ей приходилось соприкасаться с различными культурами и людьми. Возможно, это подготовило её к будущим путешествиям по всему свету.
Когда Елене исполнилось два года
[48], их семью, живущую в очередном военном городке вдали от родных, постигло первое большое горе. Младший сын Ганов Саша серьёзно заболел, а докторов поблизости не было. Весенние дожди сделали дороги непригодными для пеших или конных путешествий. Бедной матери пришлось наблюдать за медленной смертью своего дитяти, не имея возможности вылечить его или хотя бы облегчить страдания
[49].
На время следующей беременности Елена Андреевна переехала в Одессу, признанный культурный центр и курорт на Чёрном море. Там же в этот период находился и её отец, исполнявший обязанности члена комитета иностранных поселенцев, которые целыми семьями приезжали из далёкой Германии, чтобы осесть на новообретённых территориях России. Когда Елене исполнилось три с половиной года, родилась её сестра, Вера.
Вскоре Елена Андреевна воссоединилась с мужем, и семья продолжила кочевать по городам и сёлам Украины. Отсутствие постоянного места жительства и налаженного быта стало бы суровым испытанием для любой матери, не говоря уж о Елене Андреевне, не отличавшейся крепким здоровьем. Кочевая жизнь с Петром «подобно грозовому облаку, постоянно нависала над её головой», вспоминал Цырков. «Как только она привязывалась к новому дому, как только завязывалась дружба с новыми знакомыми, а окружающая обстановка становилась милой сердцу, весь кошмар пугающих слов „нас переводят“ обрушивался на неё, в который раз принуждая оставить всё позади и уехать в незнакомое, пустынное место. Маленькие, грязные провинциальные городишки, скучные обеды и чаепития, окутанные густым дымом сигарет, вечные разговоры о лошадях, собаках, оружии и подобных вещах»
[50].
Глава 4
Жизнь в Петербурге
Весной 1936 г. пришла радостная весть – Петра с его батареей переводят в Санкт-Петербург. В то время в России ещё не было железных дорог. Путешествие длиною в девятьсот вёрст на конной повозке, вероятно, стало увлекательным приключением для маленькой Елены. Но матери двоих детей, один из которых был младенцем, оно далось тяжело. И всё же Елена Андреевна была взволнована перспективой окунуться в культурную жизнь столицы – самого европейского города России, почти наравне с Лондоном и Парижем.
Петру Санкт-Петербург не был в новинку, здесь он вырос и по-прежнему жила его семья. Когда он был занят работой, его братья любезно сопровождали невестку в музеи, театры и оперу. «Здесь в Петербурге, – заметила писательница Екатерина Некрасова, – ты мог внезапно столкнуться с людьми, о которых до этого читал только в книгах; здесь можно было вживую увидеть великих поэтов»
[51]. В одной частной галерее Елену Андреевну ожидал большой сюрприз, о котором она потом написала Екатерине:
