Майор Хендерсон попросил её объяснить научную сторону происходящего, но она отказалась, поскольку он не был теософом. Он возразил, что собирается стать им. «Когда?» – спросила она. «Завтра», – был его ответ. Госпожа Синнетт спросила: «Почему не сегодня?» – «Я готов стать им сегодня, – сказал майор, – если мадам выдаст мне диплом прямо сейчас!» – «Если я это сделаю, Вы в самом деле станете одним из нас?» – «Обещаю». – «В таком случае Вы его получите». Она огляделась вокруг, немного прошлась рядом с нами и села на край небольшой насыпи.
– «Если Вы хотите получить диплом, Вам придётся самому добыть его. „Брат“, который помогает мне сейчас, говорит, что диплом свёрнут в трубочку, связан синей бечёвкой длиной в 50 футов и скрыт от глаз плющом», – обратилась она к майору.
Все присутствующие отправились на поиски диплома. Вскоре, приподняв свисающие ветви гималайского кедра и раздвинув густую траву, майор Хендерсон объявил: «Я нашёл его!» Это и в самом деле был он – наш диплом, выданный на имя майора Филиппа Д. Хендерсона, который отныне являлся членом-корреспондентом общества теософистов. К диплому прилагалось официальное письмо, написанное на фирменном бланке нашей штаб-квартиры МОИМ СОБСТВЕННЫМ ПОЧЕРКОМ. Внизу страницы значилась подпись «Искренне Ваш – (имя, написанное тибетскими буквами) от Г. С. Олькотта, Президента Теософического общества!» Вообразите моё удивление! Письмо было датировано 2/3 октября – стало быть, оно было написано со второго на третье, и отсылало нас к разговору, произошедшему между майором Хендерсоном и госпожой Блаватской накануне вечером
[557].
В «Листах старого дневника» Олькотт вспоминает:
В заключение этой истории скажу, что, вернувшись домой с пикника, мы с миссис Синнетт первым делом направились в буфетную и нашли три чашки из девяти, которые остались от сервиза на 12 персон, на верхней полке с отбитыми ручками и прочими повреждениями. Таким образом, седьмая чашка, появившаяся на пикнике, не была частью этого сервиза
[558].
Теперь в сервиз входило 13 чашек, из них 10 целых и три разбитых. «Запасная» чашка и блюдце к ней сохранились по сей день и были выставлены вместе с другими предметами, связанными с Е. П. Блаватской, в отеле «Стэтлер Хилтон» в Нью-Йорке в ноябре 1975 г., когда отмечалась сотая годовщина основания Теософского общества в месте его зарождения.
В «Оккультном мире» Синнетт рассуждает о вероятном альтернативном объяснении феномена чашки и блюдца:
Если они не были созданы с помощью оккультных действий, значит, их закопали там заранее. Я описывал характер почвы, из которой они были выкопаны; земля, несомненно, была нетронута много лет, судя по плотному переплетению корней. Можно предположить, что в другом месте был выкопан участок земли вроде тоннеля, через который чашка и блюдце попали в то место, где их нашли. Но едва ли эта теория является разумной с точки зрения её физической возможности. Если бы тоннель был достаточного размера для выполнения этой цели, на земле остались бы следы. Между тем никаких следов мы не заметили. Более того, мы не увидели ничего подозрительного, даже когда внимательно осмотрели почву сразу после инцидента, чтобы проверить эту гипотезу. А самое главное, теория о предварительном зарывании несостоятельна потому, что потребность именно в чашке и блюдце – из мириад вещей, о которых её могли попросить – невозможно было предусмотреть. Эта потребность возникла из обстоятельств под влиянием момента. Если бы в последний момент к нам не присоединился ещё один человек, чашек и блюдец хватило бы на всех, и они не привлекли бы внимания. К тому же именно этот сервиз, а не какой-либо другой, был выбран слугами, о чём никто из гостей не знал
[559].
Что касается официального письма, приложенного к диплому майора Хендерсона, которое так удивило Олькотта, увидевшего свой собственный почерк, в Индии Е. П. Блаватскую как-то раз спросили, каким образом происходят подобные явления. Это произошло в 1882 г., когда она вместе с Олькоттом находилась в Бароде. Вопрос ей задали два местных высокопоставленных чиновника, судья Гадгил и некий мистер Киртане.
Олькотт рассказывает:
Она объяснила, что, поскольку образы всех предметов и событий хранятся в астральном свете, ей не требуется видеть человека или знать почерк, который она хочет изобразить на бумаге; ей нужно лишь «напасть на след», чтобы самой увидеть его и воплотить. Они сразу же попросили её сделать это для них. «Ну хорошо, – сказала она наконец, – назовите имя мужчины или женщины, того, кто наиболее враждебно настроен по отношению к Теософскому обществу, и кого ни я, ни Олькотт не знаем лично». Они сразу же вспомнили мистера… который испытывал особую ненависть к нам и нашему Обществу и никогда не упускал шанса сказать о нас нелицеприятные вещи…
Взяв лист бумаги со стола, она попросила джентльменов поставить на нём опознавательную отметку. Получив листок обратно, она сказала: «А теперь разверните меня лицом в направлении его дома». Они повиновались. Тогда она зажала листок между ладонями (держа их горизонтально), замерла на несколько мгновений, затем протянула его нам, отошла в сторону и села. Возгласы изумления вырвались у обоих джентльменов, когда они увидели, что на листке, прежде чистом, написано письмо, адресованное мне и подписанное именем того самого британского представителя при местном дворе. Оно было написано диковинным, мелким почерком, а подпись более походила на крошечный спутанный клубок, чем на мужское имя…
Я думал, Гадгил и Киртане лопнут от смеха, читая письмо. Адресованное «моему дорогому полковнику Олькотту», оно содержало извинения за все те подлые вещи, которые наш недоброжелатель говорил о нас, просьбу оформить ему подписку на наш «всемирно известный журнал „Теософист“» и принять в Теософское общество. Далее стояла подпись «Искренне Ваш» и имя этого человека. Блаватская в жизни не видела ни почерка этого мужчины, ни его подписи, ни разу не встречала его во плоти, а записка проявилась на листке бумаги, зажатом между её ладонями, пока она стояла посреди комнаты средь бела дня в присутствии трёх свидетелей
[560].
Во время поездки в Симлу Олькотт нашёл подходящий момент, чтобы вступить в переписку с правительством наместника и попросить отозвать агентов секретной службы, которые буквально следовали за ними по пятам. Правительство не только согласилось уступить его просьбе, но и, воспользовавшись присутствием Е. П. Блаватской, попросило её перевести несколько документов и писем с русского языка на английский
[561].
