Елена Петровна взяла в свои руки ведение собрания и потребовала объяснить ей происходящую сумятицу. Затем она с глазу на глаз побеседовала с членами правления, и было решено, что миссис Кингсфорд следует основать новую группу под названием Герметическая ложа, а Лондонская ложа продолжит существовать, как прежде.
Мэри Гебхард из Эльберфельда, города в Германии, которая присутствовала на собрании, позже рассказывала:
7 апреля прошлого года состоялось собрание Теософского общества в апартаментах мистера Финча в гостинице «Линкольнс-Инн». Там у меня было виде́ние, в котором я увидела Учителя М. Я сидела и внимательно слушала вступительную речь полковника Олькотта, когда вдруг увидела справа от себя очень высокого, величественного мужчину, в котором сразу же узнала Махатму по фотографии, которую как-то раз видела у Синнетта. Он не был одет в белое, казалось, вокруг него обёрнута тёмная ткань с цветными полосками. Виде́ние продлилось всего несколько секунд. Насколько мне известно, кроме меня Махатму на собрании видели лишь Олькотт, Мохини и, разумеется, сама госпожа Блаватская.
Миссис Гебхард добавила, что Мохини распростёрся ниц именно перед этим человеком, а не Еленой Петровной
[624].
Е. П. Блаватская провела в Лондоне неделю, остановившись в доме Синнеттов на Лэдброук Гадренс, где встретилась со многими лондонскими теософами
[625]. Также она посетила лабораторию сэра Уильяма Крукса. В Париж она уехала в сопровождении Мэри Гебхард и её сына Артура
[626].
В Париже Елена Петровна ощутила острую необходимость сходить в православную церковь. Об этом она пишет своим родным:
Я стояла там с открытым ртом, будто перед собственной дорогой матушкой, которую не видела много лет, и которая меня не узнаёт!.. Я не верю в догмы и не переношу ритуалы, но испытываю совсем другие чувства к православному богослужению. Я начинаю сомневаться в собственном благоразумии. Быть может, это у меня в крови… Я всегда буду говорить: буддизм, чистое, духовное учение, которое находится в полной гармонии с учениями Христа, в тысячу раз предпочтительнее современного католицизма или протестантизма. Но русскую церковь я не стану и сравнивать с буддизмом. Ничего не могу с этим поделать. Такая уж моя глупая, непостоянная натура
[627].
После приёма, который прошёл в доме леди Кейтнесс 10 мая, Е. П. Блаватская вместе с Мохини и Джаджем отправилась в прекрасное французское поместье в Ангьене недалеко от Парижа, где они провели около трёх недель. Оттуда она писала родным, которых не видела уже 12 лет, упрашивая их навестить её в Париже и Ангьене:
Я сбежала от своих многонациональных друзей, интервьюеров и остальных назойливых истязателей, на несколько дней сменила Париж на Ангьен и уединилась на «Вилле Круазак», которая принадлежит моим дорогим друзьям, графу и графине д’Адемар. Они настоящие друзья и заботятся обо мне не ради феноменов – будь они неладны. В моём и вашем распоряжении целая анфилада комнат… Графиня – очаровательная женщина: она чрезвычайно богатая американка [из Кентукки], очень милая и непретенциозная. Её муж, большой аристократ и закоренелый легитимист, тоже прост и приятен в общении
[628].
О пребывании Блаватской в Ангьене известно немногое, кроме того, что было описано в статье Джаджа. Вот несколько отрывков из этой статьи:
Нашей любезной подруге были предоставлены все удобства, и там она продолжила свою работу, пока я по её просьбе внимательно перечитывал, сидя в той же комнате, «Разоблачённую Изиду», снабжая её тематическими указателями внизу каждой страницы. Это требовалось ей для подготовки к написанию «Тайной Доктрины»…
По заведённому обычаю мы каждый вечер собирались в гостиной, чтобы побеседовать, и здесь, как и в столовой, происходили некоторые феномены, которые на самом деле едва ли были интереснее слов Блаватской, остроумных ли, мрачных или насмешливых. Часто сестра графини д’Адемар играла на фортепьяно, чем приводила в восторг Елену Петровну, которая была весьма строгим судьёй. Я хорошо помню одну мелодию, в то время недавно ставшую популярной в Париже, которая нравилась ей неимоверно и часто повторялась по её просьбе. При звуках этой мелодии в душе рождалось вдохновение и глубокое единение с природой. Немало оживлённых дискуссий между Блаватской и графом прозвучало в этой гостиной, и часто в разгаре беседы она поворачивалась ко мне и Мохини, в то время как мы молча слушали её, и произносила вслух мысли, которые проскальзывали у нас в голове…
Однажды вечером мы долго сидели в гостиной без света. Свет луны отражался в озере, вся природа стихла, а Елена Петровна впала в задумчивое состояние. Она встала и подошла к угловому окну, глядя на воду, и в комнате вдруг мелькнул проблеск рассеянного света, вызвав на её губах нежную улыбку. После смерти Е. П. Блаватской графиня д’Адемар писала мне, вспоминая этот вечер:
Е. П. Блаватская казалась погружённой в мысли, когда она вдруг встала со своего кресла, приблизилась к открытому окну и властно взмахнула рукой. В отдалении послышалась музыка, которая всё приближалась и приближалась, и наконец разразилась благозвучными аккордами, заполнившими гостиную, где мы сидели. Мохини бросился к ногам Блаватской и поцеловал подол её платья, что казалось абсолютно естественным проявлением глубокого восхищения и уважения, которое все мы испытывали к этому чудесному созданию, чей безвременный уход мы никогда не перестанем оплакивать.
Мы все ясно слышали эту астральную музыку, а граф особо отметил её призрачную красоту, когда она затихала, удаляясь в неведомые места
[629].
После того как Елена Петровна вернулась в Париж, к ней приехали Вера и Надя и пробыли с ней до конца июня. Однажды с невольной подачи Веры Елена Петровна провела эксперимент по «осаждению», который позже стал известен в Англии и России. Показания свидетелей этого эксперимента опубликовало британское периодическое издание «Лайт» (12 июля 1884 г.). Ниже приведены отрывки из этой публикации:
Нижеподписавшийся подтверждает следующие феномены:
