В своей статье «Способен ли человек к созиданию?» (журнал «Теософист», декабрь 1881 г.) Е. П. Блаватская подчеркнула, что предметы, созданные психическим путём, появляются не из пустоты, а из существующей материи, находящейся в сублимированном состоянии, то есть в их материализации не больше чуда, чем в превращении облаков в дождь, а затем в лёд, или в возникновении алмаза путём кристаллизации углерода. Иногда материал, используемый при создании предметов, уже находится в твёрдом состоянии, как в том случае, когда Елена Петровна с помощью перемещения атомов сделала из связки ключей свисток, чтобы позабавить ребёнка. Сестра Олькотта, Белль Митчелл, рассказывала о множестве подобных экспериментов, которые происходили в Нью-Йорке, когда семья Митчелл жила в одном доме с Е. П. Блаватской
[632].
В конце июня Е. П. Блаватская уехала из Парижа в Лондон. За день до отъезда она писала своему русскому знакомому: «Завтра я еду в Лондон, стряхнув с подошв пыль парижских улиц… Я больна и не в лучшем расположении духа. В такие минуты только теософия заставляет меня продолжать двигаться вперёд»
[633].
Надя, Вера и мадам де Морсье приехали на станцию проводить Елену Петровну. Позже она писала своей тёте:
Моя дорогая, драгоценная Надежда Андреевна! Много лет я не плакала, но нынче я пролила немало слёз, потеряв из виду вас обеих. Я думала, у меня сердце разорвётся, мне стало так дурно. К счастью, кто-то из моих добросердечных попутчиков-французов принёс мне воды на ближайшей станции и позаботился обо мне наилучшим образом. В Булони меня встретил Олькотт и сам едва не заплакал, увидев, насколько я больна. К тому же ему было не по себе от мысли, что вы с Верой подумаете, будто он бессердечный, раз сам не приехал за мной в Париж. Но бедный старик и не предполагал, что я так плоха. Знаешь ли, я никогда не отличалась крепким здоровьем.
Я переночевала в Булони, а на следующий день ещё пятеро теософов приехали из Англии, чтобы приглядывать за мной… Меня почти занесли на пароход, потом вынесли из него и с триумфом доставили в Лондон. Я едва дышу, но так или иначе вечером у нас состоится приём, на который придут, вероятно, более пятидесяти наших старых знакомых. Британцы в основной своей массе не переменчивы; им свойственны постоянство и верность. На станции Чаринг-Кросс Мохини и Кейтли едва не перепугали до смерти англичан, упав ниц передо мной, будто я была каким-то идолом. Меня порядком разозлило это искушение провидения
[634].
У Мохини была личная причина для преклонения. В марте 1884 г. он получил от своего Учителя письмо следующего содержания:
Лично Мохини.
Внешние проявления имеют большое влияние на «пелигнов» [европейцев]. Для того, чтобы произвести на них глубокое, устойчивое впечатление, нужно сначала поразить их чем-то поверхностным. Запомни это и попытайся понять, почему я прошу сделать следующее:
Когда приедет Упасика
[635] [Елена Петровна], ты должен встретить и принять её, как если бы вы были в Индии, и она была твоей матерью. Не обращай внимания на толпу французов и других людей. Тебе нужно поразить их; а если полковник спросит тебя о причинах твоего поведения, скажи ему, что приветствуешь внутреннего человека, обитателя, а не саму Е. П. Блаватскую, поскольку получил от нас соответствующие указания. И прими к сведению, что Некто куда более высокий, чем я [Маха Чохан], благосклонно согласился ознакомиться с текущей ситуацией под её обликом, и при случае посетить таким же образом Париж и другие места обитания зарубежных членов общества. Итак, приветствуй её и прощайся с ней таким образом всё то время, пока она находится в Париже
[636], невзирая на замечания других и её удивление. Это проверка
[637].
В мае, после возвращения из Лондона в Париж, Мохини снова получил письмо от Учителя:
Твоё отношение к Упасике и всему связанному с ней настолько ребячливое, что производит ещё худшее впечатление, чем её собственное легкомыслие, когда она предоставлена самой себе
[638]. Не забывай о том, что все блага, которые ожидают Индию в будущем, являются результатом её личных усилий. Едва ли тебе когда-нибудь удастся выказать ей ту степень уважения и признательности, которой она заслуживает. Лучше показывать англичанам все её духовные достижения, чем без конца развлекать их историями о её озорстве и причудах, над которыми они потом смеются… Ты – представитель той Индии, которая должна возродиться. Посему, раз уж ты собираешься стать чела, то должен вести себя, как философ, а не как смешливый юнец
[639].
В Лондоне Е. П. Блаватская провела шесть недель в гостях у Франчески Арундейл и её пожилой матери в доме № 77 на Элгин-Кресент в Ноттинг-Хилле. Франческа очень душевно описала её в книге «Моя гостья – Е. П. Блаватская» и в сочинении «В память», написанном по случаю её смерти. Из обоих источников вырисовывается следующий образ:
Живя у нас, она завела обычай посвящать первую половину дня работе над книгами; обычно она приступала в семь утра, а иногда и раньше, и трудилась с коротким перерывом на обед до трёх-четырёх часов пополудни. Затем начиналось время приёмов; и до самого позднего вечера к ней непрерывным потоком прибывали посетители. Многие, разумеется, наслышанные о её невероятных способностях, приходили из любопытства. В те дни ещё не был опубликован знаменитый отчёт Общества психических исследований, и некоторые из его членов часто бывали у неё, надеясь увидеть столь желанные знаки и чудеса.
Самыми приятными в общении с ней были утренние часы; тогда она казалась более близкой и земной, на её губах играла лёгкая улыбка, а глаза лучились добротой. Казалось, она понимает не только всё, что ты говоришь, но и то, о чём молчишь. Я никогда не боялась Елену Петровну, несмотря на то что она порой использовала крепкие выражения. Всегда чувствовалось, что она ругается лишь для видимости.
