Чего не хватило мадам Куломб, так это умения слепить логичную, цельную историю из смеси уже опубликованных и широко известных фактов,
[685] полуправды, лжи, домыслов и серии писем, частично подлинных и частично сфабрикованных. С другой стороны, никто не смог бы с этим справиться; факты и подлинные письма взяли бы верх над самой изощрённой хитростью. Мадам К. предстояло вплести ложь в хорошо известные обстоятельства; в результате получилась неразбериха, [ознакомившись с которой], читатель недоумевает, как вообще можно было счесть этот документ доказательством
[686].
Может быть, именно поэтому история мадам Куломб больше никогда не перепечатывалась и лишь изредка упоминалась Ходжсоном в его 200-страничном отчёте, хотя эта дама являлась его основной свидетельницей. Уолтер Керритерс, который в течение многих лет исследовал дело Куломбов-Ходжсона и написал труд под названием «Некролог, отчёт Ходжсона»,
[687] в личном письме признался в том, что сначала не верил аргументам теософов в защиту Е. П. Блаватской, но затем прочитал буклет мадам Куломб и сразу понял, что она лжёт
[688].
Хастингс, как и многие другие исследователи, не заметил одну важную особенность, которая была обнаружена лишь недавно – некоторые слова были написаны с ошибками. Прежде всего стоит пояснить, что предполагаемая переписка Елены Петровны с мадам Куломб велась по бо́льшей части на французском – на очень плохом французском, как отметили многие, хотя сама Блаватская изъяснялась на этом языке чисто и изящно. К примеру, такое общеизвестное выражение, как au revoir, было повсеместно написано как a revoir
[689]. Кроме того, никто не обратил внимания на вкрапления другого языка – итальянского. Жеан Овертон Фуллер впервые заметила это, изучая свежую биографию Блаватской. В следующем примере каждое слово, за исключением de, итальянское (хотя в итальянском имя Juiseppe пишется через букву G): Per l’amore de San Juiseppe fatte l’affare bene («Ради святого Иосифа, сделай всё хорошо»). Представляется совершенно невероятным, чтобы Елена Петровна обращалась за помощью к святому Иосифу.
Фуллер пишет: «Нам не нужно задаваться вопросом о том, играл ли итальянский язык какую-либо роль в прошлом Куломбов. В своём буклете мадам Куломб случайно проговорилась о том, что они не сразу уехали из Каира на Цейлон, а провели некоторое время в Калькутте, где она давала уроки итальянского леди Темпл»
[690].
Доподлинно неизвестно, где сама мадам Куломб выучила итальянский язык. Фуллер думала, что это, вероятно, произошло во Французской Ривьере, куда часто приезжают итальянцы. Но 50 лет назад Хастингс случайно обнаружил следующие сведения: «Она была левантийского происхождения и говорила по-итальянски, а также немного знала английский и французский»
[691].
Ходжсон привёз некоторые из писем Е. П. Блаватской и Куломб в Лондон на экспертизу почерка
[692], и эксперты заключили, что письма подлинные. Вот что Елена Петровна пишет об этом Синнетту:
«Ах, они наверняка знамениты, эти эксперты… Весь мир может склониться перед их суждениями и проницательностью; но существует по крайней мере один человек, которого им никогда не удастся убедить… это Е. П. Блаватская. Если бы сам БОГ Израиля, Моисей, Магомет и все пророки пришли и сказали мне, что я написала хоть строчку в пресловутых указаниях Куломб, я бы ответила им прямо в лицо – „Чушь! – не писала“. Вплоть до сего дня мне так и не дали взглянуть на эти письма»
[693].
В ответе на последующее письмо от миссис Синнетт Е. П. Блаватская пишет:
…Благодарю Вас и глубоко ценю доброту Вашего сердца, которая продиктовала Вам такие слова – «даже если завтра меня убедят, что Вы написали эти ужасные письма, я всё равно буду Вас любить». Но отвечаю – надеюсь, не будете, для Вашей же пользы… была бы я виновна хотя бы однажды в изощрённом, нарочно придуманном обмане, тем более нацеленном на моих лучших, моих самых настоящих друзей – я не заслуживала бы «любви»! В лучшем случае – жалости или скрываемого презрения…
Я бы ни на толику не переживала о собственной репутации, если бы каждый брошенный в меня комок грязи не разбрызгивал своё зловонное содержимое на несчастное ТО
[694].
Другое обвинение состояло в том, что Елена Петровна якобы написала письма Махатм. Ходжсон поручил двум экспертам по почерку, Ф. Д. Нетерклифту и Ричарду Симсу, сравнить почерк Е. П. Блаватской с предполагаемыми письмами К. Х. Как пишет профессор Харрисон, эти эксперты «пришли к выводу, что все эти документы НЕ были написаны мадам Блаватской… [Но] Ходжсона такой ответ не устраивал…» Он заявил, что, изучив письменные документы К. Х. в Индии, пришёл к выводу, что за несколькими исключениями, они были написаны мадам Блаватской. «По прибытии в Англию, – писал Ходжсон – я был удивлён, узнав, что мистер Нетерклифт придерживался другого мнения касательно предоставленных ему образцов писем К. Х.».
«Финальный отчёт, – говорит Харрисон, – был составлен, когда удалось добыть больше образцов, и (цитирую): „в результате мистер Нетерклифт пришёл к выводу, что все документы были, несомненно, написаны мадам Блаватской“. Мистер Симс, сотрудник Британского Музея, согласился с этим заключением». Харрисон высказался: «Я считаю откровенную, удавшуюся попытку Ходжсона повлиять на суждение экспертов абсолютно непристойной. Ни один суд в Англии не принял бы отчёт, составленный в подобных обстоятельствах»
[695].
В докладе Харрисон заново произвёл анализ различных рассматриваемых почерков и предоставил доказательства. Он высказал следующее мнение: «Я не нахожу явных доказательств того, что Е. П. Блаватская написала [письма К. Х.], и нахожу весомые [доказательства], подтверждающие, что она их не писала. Я не знаю, кто написал письма Махатм, но считаю неоправданным утверждать, что их написала мадам Блаватская, – во всяком случае, бо́льшую часть из них. Таково моё профессиональное мнение»
[696].
