И действительно, в этот день большая часть партии Гаджи-Мурата участвовала в деле за завалами, что и было причиной относительного ожесточения вышеописанного боя. Но так как результат и в этот раз оказался не в пользу их и, понеся значительную потерю, табасаранцам вместе с мюридами пришлось удирать от огня наших орудий и штыков ширванцев, то раздумье, наконец, охватило более рассудительных. Они смекнули, что Гаджи-Мурат со своими пришельцами уберется в свои горы, а они останутся единственными ответчиками перед русскими и должны будут вынести всю тягость заслуженного наказания. Поэтому все старшины возмутившихся аулов тотчас после поражения 22-го числа отправили к Гаджи-Мурату депутации с поручением объявить ему, что из всех обещаний его ничего не вышло, кроме разорения и гибели людей, что до его прихода они жили спокойно и в довольстве, а теперь им грозит гибель, и что они не видят другого исхода, как покориться и просить пощады у непобедимых русских.
Гаджи-Мурат окончательно увидел, что никакого успеха в затеянном деле ожидать нельзя и что самое лучшее – поскорее спасаться, пока, чего доброго, жители не перейдут на русскую сторону и сами не заградят ему отступление. Продержав депутацию под разными предлогами до позднего вечера, он отпустил ее, обещав наутро явиться для личных объяснений и совещаний со старшинами, а между тем ночью незаметно снялся со своей позиции и ушел через Джуфу-Даг.
Расположенные по горам на границе своего ханства казикумухцы, заметив движение партии, тотчас дали знать об этом только что прибывшему к укреплению Чирах 1-му батальону Дагестанского полка, о замечательном суворовском походе коего я говорил выше. Батальонный командир подполковник Козлянинов (о нем я сообщу в другом месте несколько интересных сведений), оставив свои тяжести при одной роте возле укрепления, с остальными тремя ротами бросился бегом навстречу Гаджи-Мурату, которого и встретил у Эмоха. Горцы с обнаженными шашками бросились на наших в атаку, желая прочистить себе дорогу, но встреченные убийственным залпом, шарахнулись назад. Оправившись, они с дикими криками повторили атаку, но наши роты, подпустив их на какую-нибудь сотню шагов, опять дали убийственный залп и с криком «ура!» двинулись вперед. Тогда мюриды вынуждены были кинуться в сторону, в овраг, и искать спасения в бегстве, врассыпную. Преследовать утомленными пешими людьми конных не было никакой возможности, тем более что уже начинались сумерки, и потому Козлянинов велел бить сбор и, собрав людей, потянулся назад к Чираху. В руках наших молодцов осталось 120 лошадей, много добычи из награбленной горцами в Буйнаке и Табасарани, пленная жена убитого Шах-Вали, ее служанка и один ребенок да восемь пленных мюридов. Случись тут хоть один эскадрон драгун, Гаджи-Мурат и его партия погибли бы, без сомнения, до единого. Но драгуны отдыхали в Курах, и самый прекрасный случай отличиться от них ускользнул. Остатки разбитой партии пробрались между Чирахом и Рычи и пустились к Самуру. В одном месте их встретил рутульский наиб со своей милицией, но она струсила, или вернее – не захотела драться против единоверцев. 25-го числа еще раз встретил уже весьма поредевшую партию помощник самурского окружного начальника ротмистр Македонский с пятью сотнями милиционеров и заградил ей путь. Гаджи-Мурат, у которого уже оставалось всего около 300 человек (половина, потерявшая лошадей, рассеялась и пробиралась горами), выхватил шашку и, как разъяренный тигр, бросился впереди своих удальцов. Милиционеры дали залп, но не устояли, и партия пронеслась дальше, потеряв с десяток убитых, двух пленных и до двадцати лошадей. У милиционеров оказалось до 40 человек потери, верно, из людей, высланных вперед в виде аванпоста.
Это была последняя встреча, после которой Гаджи-Мурат, сам раненый, уже беспрепятственно достиг Аварии, дорого поплатившись за смелый набег и месячное пребывание в наших пределах.
Отряд между тем остановился у Хошни. Сюда явились уже некоторые из возмутившихся жителей с покорностью, умоляя о пощаде. 23-го и 24-го мы сделали еще небольшие переходы вперед по Табасарани, не разоряя аулов, и все население окончательно явилось с повинной. Князь Аргутинский объявил им прощение, потребовав только расчистки широкой просеки в лесу по пройденному отрядом пути. Обещание, конечно, было дано беспрекословно, исполнения же не последовало…
[30]
26 июля отряд двинулся обратно, не встречая никаких неприязненных действий, и 30-го мы возвратились на знакомые Гамашинские высоты. Здесь мы узнали, что в наше отсутствие, 11 июля, Шамиль со скопищем в несколько тысяч человек атаковал отряд генерал-майора Грамматина, а чтобы не допустить к нему подкрепления от двух батальонов, расположенных в Казикумухе, послал на ведущую туда дорогу другую партию для демонстраций. В обоих Апшеронских батальонах, с двумя сотнями казаков и четырьмя орудиями составлявших отряд Грамматина, было не более полутора тысяч человек, и им приходилось выдерживать натиск тройного неприятеля, на стороне коего была еще та выгода, что он владел командующими высотами. Но апшеронцы, оставив роты и казаков для прикрытия своего лагеря и тяжестей, остальными шестью ротами заняли более удобные для защиты места и почти целые сутки с успехом отбивались от атак, пока к ним не подошел, наконец, из Кумуха 1-й батальон Самурского полка с двумя орудиями, рассеявший по дороге демонстрировавшую там партию. Шамиль вынужден был оставить свое предприятие и отступить со значительной потерей. Апшеронцы отделались, кажется, пятьюдесятью человеками убитых и раненых и потеряли одного офицера.
Это был чрезвычайно важный успех, ибо в случае разбития этого отряда Шамилю открывался свободный путь в Акушу и разбросанные мелкими частями на огромном протяжении войска не в состоянии были бы оказать ему нигде достаточного сопротивления, а при этих условиях и при отсутствии командующего войсками в Табасарани могло последовать возмущение большинства жителей, что, в свою очередь, поставило бы и нас, ушедших так далеко от всяких опорных пунктов, в весьма критическое положение. Благодаря стойкости и мужеству генерала Грамматина
[31], старого служаки времен ермоловских, и старых молодцов апшеронцев все обошлось благополучно.
2 августа получено было положительное известие, что Шамиль, после неудачной атаки на апшеронцев возвратясь к Ругдже, все время держал свои скопища в сборе, но когда узнал о плачевном исходе экспедиции Гаджи-Мурата, распустил все сборище по домам и сам уехал в свою резиденцию Ведень.
Вследствие этого батальоны из нашего отряда были направлены на назначенные им по диспозиции оборонительные пункты, а сам князь Аргутинский, серьезно между тем заболевший, отправился 3 августа в Шуру, взяв с собой наш 3-й батальон.
