После пробития зари нетерпение наше в ожидании явки фельдфебелей с приказаниями достигло крайнего напряжения: трубки набивались одна за другой, чубуки высасывались с азартом, входивший денщик изгонялся вон, как будто его присутствие замедляло разрешение ожиданий.
Наконец докладывают:
– Ваше благородие, фитьфебель пришли-с.
Солдат о фельдфебеле даже в третьем лице не решался говорить в единичном числе, а всегда: сказали, пришли, послали и т. д.
– Ну, давай его скорее сюда.
Входит.
– Ваше благородие, во 2-й мушкетерской роте все обстоит благополучно.
– Да ты говори скорее, какие приказания?
– Вашему благородию с ротой в восемь часов утра выступать в Хасав-Юрт для конвоирования полковника Асеева, едущего на линию. Из драгунского штаба прибудут 10 казаков и урядник, а в укреплении при проходе мимо приказано взять одно орудие. В Хасав-Юрте ночевать, а на другой день назад.
– А насчет похода батальону ничего не сказано?
– Никак нет-с, ничего не слыхал.
– Ну хорошо, ступай, приготовь роту; не оставлять лишних людей дома, чтобы не меньше 200 штыков было; взять на два дня хлеба с собой и одну тройку, на случай кто заболеет или ранят; ружья осмотреть, чтобы было все исправно.
– Вот те и Кузьмич, и поход в Турцию! Давайте с горя ужинать…
На другое утро, когда рота моя уже выстроилась у спуска к мосту в готовности двигаться, я отправился явиться начальству.
Не успел я войти, как Б. уже приподнялся и стал в величественную позу повелителя: он, очевидно, хотел показать перед другим батальонным командиром, каким юпитером он умеет быть. Но тут случился неожиданный казус – Кузьмич, как только увидел меня, встал мне навстречу и самым дружелюбным тоном забасил: «Вот кого я вижу – моего любезнейшего «слезнорыдающего» (я уже рассказывал выше, как мы у него в Дешлагаре выпрашивали взаймы денег и писали слезнорыдающие просьбы), а я и не знал, что ты, друг мой, здесь, я думал, что, по-старому, в 3-м батальоне. Вот чудесно: до Хасав-Юрта вместе пойдем, наговоримся и Дешлагар вспомянем!».
Б., красный, силящийся придать своей физиономии не то ироническое, не то злобное выражение, поглаживает тощие усики и с видимым неудовольствием возвращается на свое место. А чтобы подделаться к Кузьмичу (нельзя же: полковник, да и протеже князя Аргутинского, в дружбе со всеми штабными – черт возьми, это не шутка!), принимает товарищеский добродушный вид и вместо приготовленных юпитерских повелений приглашает выпить на дорогу стакан чаю. Я поблагодарил.
Путешествие наше до Хасав-Юрта, верст около тридцати, было не весьма приятно: моросил не то мелкий дождь, не то какой-то сквозь сито пропускаемый мокрый туман. Кузьмичу пришлось поднять верх своего тарантаса, а мне, ехавшему верхом, надеть бурку и башлык, поэтому разговор затруднялся. На половине дороги, у караульной башни, мы сделали привал, и тут, за завтраком, я, наконец, улучил удобный момент спросить у Кузьмича разрешения мучивших нас предположений и надежд.
Ответ оказался самый разочаровывающий. «Наверное, – сказал Кузьмич, – я ничего не знаю, но убежден, что за исключением уже взятых двух Ширванских батальонов из Дагестана не тронут больше ни одного человека, тем более что из Чечни, из Владикавказа, с линии тоже забрана часть войск, и в случае чего (то есть успешных действий Шамиля) нам из Дагестана придется туда посылать подкрепление; а если там, на левом фланге, не приостановят зимних действий против чеченцев, то из Дагестана им непременно пошлют два-три батальона на усиление».
Входя в Хасав-Юрт, по обыкновению при громе песенников, бубнов и барабанов, я был встречен двумя ехавшими верхом офицерами Кабардинского полка, из которых один голосом зависти и досады спросил: «В Турцию идете?». У меня сейчас мелькнула мысль, что не одни мы, значит, только и мечтаем об этом, а и господа кабардинцы, находящиеся в гораздо лучшей обстановке и, главное, имеющие случай драться в Чечне, тоже рвутся в Турцию и сидят как на иголках. Спрашивавший меня офицер был майор Георгий Константинович Властов, с которым после случай свел нас гораздо ближе, и мне еще придется о нем говорить. Теперь он давно мирный гражданин, автор серьезной книги, трактующей, если не ошибаюсь, об отношении наук вообще и новейших открытий в особенности к Священному Писанию – сочинение богословско-философское, судя по отзывам газетных рецензентов. И как вспомню я молодого майора, досадующего, что не приходится идти воевать с османлисами, то как-то невольно странным кажется переход к богословским занятиям…
Я тогда первый раз был в Хасав-Юрте, и в сравнении с Ишкартами, нашим унылым монастырем – штаб-квартирой, Хасав-Юрт показался мне весьма бойким, оживленным местом. Я явился к местному воинскому начальнику, который распорядился отвести мне квартиру, а вечером пригласил к себе пить чай; роту же мою забрала к себе в гости одна из рот Кабардинского полка.
Вечер у воинского начальника капитана Данилова я провел самым веселым образом. Там был походный атаман Донских казачьих полков на Кавказе генерал-лейтенант Хрещатицкий (отец нынешнего атамана), почтеннейший седовласый старик, смешивший всех весь вечер самыми забавнейшими анекдотами. Он долго стоял с полком в Польше, выучился отлично говорить по-польски и вообще вполне познакомился со всеми местными привычками, взглядами и прочим. Запас его анекдотов, преимущественно о панах – пробощах и канониках, был неистощим, рассказывал он по-польски, очевидно, стараясь забавить хозяйку дома – польку, но как только доходил до жирненького места, а без таковых ни один из анекдотов о панах-ксендзах не обходится, старик Хрещатицкий обращался к Даниловой со словами: «А tam panie ktos wola (вас, сударыня, там кто-то зовет)». И как только она выйдет, он нам вполголоса и докончит рассказ… Хохот раздается всеобщий, а хозяйка возвращается и, как будто не понимая, в чем дело, садится на свое место. Старик начинает новый анекдот.
На другой день я в восемь часов выступил со своим отрядом обратно. Не успел я уйти с версту за Хасав-Юрт, меня догнал казак с приказанием остановиться и дождаться генерала Рангеля (солдаты никогда не говорили – Врангель), который желал посмотреть роту.
Я остановился, построился во фронт, а через несколько минут подъехал в коляске генерал-майор барон А. Е. Врангель с командиром Кабардинского полка бароном Л. П. Николаи.
– Здорово, братцы!
– Здравия желаем, ваше-ство!
– Кто старший офицер, пожалуйте ко мне.
Я подошел и отрапортовал.
– Как ваша фамилия?
– Поручик Зиссерман, ваше превосходительство.
– А мы ведь с вами старые знакомые, очень рад встретиться. Вы уже давно в Дагестанском полку?
Знакомство с бароном я уже описывал: это было в 1849 году, когда я был элисуйским приставом, а А. Е. – шемахинским губернатором.
– Сколько у вас людей под ружьем?
– Двести штыков, ваше превосходительство.
