– Хорошо, только больше шести-семи дней я не разрешаю вам быть в отсутствии; вы должны довести провиантское дело до конца, а это предмет важный и спешный.
На следующий день я уже трясся на перекладной по знакомой дороге через сунженские станицы домой.
В Грозной я никакого начальства не застал: генерал Евдокимов выступил с отрядом на Аргун, где тогда строилось укрепление Бердыкель. Письмо к нему я передал в штаб для отсылки, а сам занялся своими хозяйственными делишками, которые нашел в плохом состоянии: квартира моя была обворована, пропало много вещей, и воинский начальник утешил меня тем, что воры не кто иной, как донские казаки недавно смещенного полка, выступившего на Дон, и что он хотя принимал все возможные меры, но ничего не нашел; виноват же, во всяком случае, денщик, вероятно, отлучавшийся ночью из дома. На этом утешении дело и кончилось.
В течение нескольких дней, проведенных мною тогда в Грозной (грязь была невылазная), я имел удовольствие повидаться с моей милой 2-й мушкетерской ротой Дагестанского полка, пришедшей в составе своего батальона в Чечню на время зимней экспедиции; батальон был оставлен, однако, в Грозной до особого приказания. Почтенный майор Д.-Б. (о котором я уже так подробно рассказывал в предшествовавших главах) на мое письмо с просьбой дозволить мне видеть 2-ю роту ответил согласием: рота построилась в станице, и я часа два ходил по рядам, называл поименно моих старых сослуживцев, что их чрезвычайно радовало, расспрашивал, где и что они делали в течение двух лет после нашей разлуки и т. д. Как с родными встретился я со всеми этими Черкашиными, Сливками, Максимовыми, как об родных пожалел о некоторых, успевших уже сложить свои кости в разных дагестанских лазаретах и лагерях… На прощание ротные песенники пропели мне мою любимую «Зеленая роща всю ночь прошумела…», получили на два ведра к ротному празднику и на руках пронесли меня к дому станичного начальника, где я оставил свою лошадь…
– Прощайте, братцы! Авось, Бог даст, еще когда-нибудь увидимся; будьте счастливы, выходите целыми, коли придется встретиться с чеченцами.
– Покорнейше благодарим, никогда вас не забудем.
Военный читатель поймет, какие чувства руководят мною, когда я вношу в свои воспоминания такие мелочные, по-видимому, события. Для инвалида не может быть ничего приятнее воспоминаний о тех, с которыми приходилось выносить всякие невзгоды, тянуть тяжелую походную службу, пролеживать ночи в секретах, карауля врага и ежеминутно готовясь услышать свист пуль. Трудно было, подчас невыносимо трудно, а вспоминать все-таки великое удовольствие… К назначенному сроку я возвратился во Владикавказ, где, казалось, уже суждено мне было оставаться надолго. Жил я тогда с адъютантом генерала Вревского А. А. Нуридом (ныне генерал и батумский комендант), а большую часть дня проводил в так называемой крепости, в доме начальника округа или в канцелярии. Занятий по-всегдашнему было довольно, но о провиантском деле, потерявшем вследствие полученных известий о заключенном перемирии и близости мира свою экстренность, уже не столько беспокоились – ехать в Осетию, к большому удовольствию, мне уже не пришлось. Я занялся составлением подробного донесения и представил его барону Вревскому. Оно, по моему мнению, и теперь еще не лишено некоторого интереса для читателей, которых занимает положение Кавказа, и особенно для таких, которые незнакомы с этим разнообразнейшим краем, и потому я не думаю утомить их внимания, приведя его почти целиком.
«Возлагая на меня несколько служебных поручений в ущельях Осетии, вы изволили выразить желание, чтобы я старался ознакомиться с местностью, с бытом населения, с его нуждами, с положением духовенства и местной власти и затем представил вам обзор с изложением тех мер, которые по местным обстоятельствам были бы полезны в смысле более прочного утверждения христианства, образования осетинских детей и водворения административного порядка.
Посетив в течение нынешней зимы несколько раз Осетию, вникая во все, что могло относиться к видам вашим, я настолько познакомился с этой страной, что позволяю себе изложить здесь несколько мыслей насчет лучшего в будущем ее устройства.
Племя осетин, за исключением некоторой части, живущей за Кавказом, населяет ущелья северного склона хребта. Ущелья эти следующие: Трусовское, по верховьям Терека, Тагаурское, Савадакское, Куртатинское и Алагирское, выходящие на плоскость Владикавказского округа; Нарское и Мамисонское, соединяющиеся слиянием своих речек в одно под названием Касарского и примыкающие к Алагирскому; затем несколько Дигорских, в соседстве с Большой Кабардой. Жители всех этих ущелий – осетины (по ихнему – ирон), говорят одним языком, совершенно сходны между собой по обычаям, нравам, образу жизни, степени развития, отчасти и благосостоянию. Некогда христиане, они в течение долгого времени и силой смутных обстоятельств, долго волновавших Кавказ, потеряли истинную веру, смешали темные предания христианства с языческими обрядами, освятили давностью лет много бессмысленных суеверий, усвоили немало правил ислама и упали на весьма низкую ступень.
После некоторых попыток еще при Екатерине II, выразившихся присылкой миссионеров, об осетинах как бы забыли, и только с двадцатых годов нынешнего столетия правительство опять обратило внимание на христианских горцев. Туда стали посылать священников, строить церкви, учреждать гражданское управление. Но отдаленность этих мест от пребывания высших властей, трудность и большей частью отсутствие сообщений, назначение туда духовных и гражданских лиц, большей частью безо всякого образования, были причиной, что принятые меры оставались на одной точке; они не подвергались изменениям к лучшему на основании опыта и ближайшего знакомства с местными условиями и, само собой, принесли самые ничтожные результаты. Кроме того, разъединение ущелий в административном отношении было поводом отсутствия совокупности в условиях правительства достигнуть предположенной цели. Так, Трусовское и Нарское ущелья вошли в состав Тифлисской губернии, Мамисонское – Кутаисской, Дигорские – в управление центром Кавказской линии, остальные – во Владикавказский округ.
Достаточно одного взгляда на карту, чтобы убедиться в неправильности подобного разделения, противного этнографическому и географическому положению страны. Между южным и северным склонами Главного хребта встречаются лишь в некоторых местах перевалы, большую часть года непроходимые, а единственный удобный доступ во всякое ущелье есть дорога с плоскости, по течению реки. Так и здесь: из Владикавказского округа сообщение со всеми главными осетинскими ущельями никогда не прекращается, тогда как с Тифлисской или Кутаисской губерниями оно может быть только в четыре летних месяца, и то с трудом. Поэтому жители в постоянных сношениях только с плоскостью кругом Владикавказа, сбывая сюда кое-какие произведения и приобретая здесь все нужное.
Гражданское управление, введенное прямо среди диких, неподготовленных обитателей ущелий, подчиненных Тифлисской и Кутаисской губерниям, не могло достигнуть цели; они и теперь еще весьма далеки от того состояния, при коем гражданские законы с их часто отвлеченными видами, с их бесчисленными формальностями, канцелярскими обрядами, становятся доступными пониманию населения: им нужна была местная власть с бо́льшими правами и значением, чем участковый начальник, им нужен справедливый, быстрый суд, примененный к народным обычаям, с содействием выборных лучших людей. Иногда неизбежна строгость, предупреждающая развитие важных преступлений, и то, что могло кончиться на месте наказанием или временной высылкой одного беспокойного человека, вследствие слабости и бесправия местного начальства принимало бо́льшие размеры, превращалось в целые восстания, требовавшие посылки целых отрядов войска, многих кровавых жертв, как это и было в Нарском и Мамисонском ущельях (имевших гражданское управление губерний) в 1840, 1843, 1847 и 1850 годах, когда отрядам в несколько батальонов с артиллерией приходилось совершать боевые экспедиции.
