Имя Турловых приобрело общее уважение, они пользовались большим влиянием, способствовали учреждению некоторого внутреннего порядка, но власть их все-таки опиралась на добровольном подчинении и не имела прочных оснований. Когда миновали бедствия и слабость, полудикое общество с врожденным отвращением к покорности и любовью к необузданной воле не подчинилось чувствам признательности и заслугам князей. Видя свое развившееся благосостояние, свое возраставшее могущество, в сравнении с ослабевавшими вследствие внутренних раздоров силами прежних грозных соседей, чеченцы почувствовали тяжесть власти, стали оказывать неповиновение князьям, и Турловы вынуждены были уйти от них на берега Терека, где и поселились между жившими здесь издавна более мирными чеченцами. Не случись этого, быть может, покорение Чечни русской власти обошлось бы без долгой кровавой борьбы, подобно тому как Кабарда и кумыки под влиянием своей аристократии избрали благоразумный путь и избегли многих бедствий.
По преданиям, сохранившимся среди чеченцев, они были некогда христиане, но переселились из гор на плоскость уже мусульманами. Сохранились у них смутные рассказы об отношениях к шамхалу Тарковскому, которому оказывали особый почет, а на случай его приездов и угощения даже держалась особая посуда; еще более к Омер-хану Аварскому, с которым чеченцы хаживали в набеги на Грузию, в Персию (вероятно, в ханства Нухинское, Шекинское и другие); у одного старика еще в мое время хранился какой-то особенной формы большой медный кувшин, привезенный его отцом из такого набега. Когда Омер-хан умер (кажется, в начале этого столетия), некоторые ходили в Хунзах на похороны и, возвратясь, рассказывали о великолепии, о семи мерках золота, оставшихся после него, о странных обычаях плача над мертвым, совершавшегося множеством женщин, особенно из Андии, и т. п.
В числе особых обычаев у чеченцев много сходного со всеми другими кавказскими горцами: то же кровомщение, тот же счет на коров, определенная цена на разные случаи и т. д. За убийство, например, мужчины – 190, женщины – 130 коров, если убийца не платил, то бежал навсегда или его убивали; за ружейную рану, не смертельную, – 10 коров, холодным оружием – 5 коров, если жену не рубанет кинжалом, а кольнет – то тоже 10 коров, как за ружейную рану; за увечье глаза – 80 коров (глаз считался главным органом), за нос же – только 18, за каждый палец – по 3; за воровство, кроме возвращения украденного, взыскивается еще трехлетний жеребчик или бык. За похищение девицы должны были пригнать 10 скотин и сделать угощение, а девицу возвратить, а если прибавляли к этому 10 рублей денег, то похищенная, по согласию, оставлялась уже женой похитителя.
Женитьба сопровождалась тоже своеобразными обычаями. Пришедших за невестой родственников и нескольких молодых людей угощали, а при отправлении с невестой догоняли, и мужчины били гостей палками (в шутку), а женщины портили им ножницами платье. Все сопровождалось песнями, пляской, стрельбой. Жених должен прятаться целую неделю и более, приходя после ночью в дом, он на заре исчезал, а товарищи его делали при этом выстрелы.
Каждый может по капризу выгнать от себя жену, возвратив только калым; больше четырех жен не позволяется иметь. Если муж застанет жену наедине с другим, то имеет право обрубить обоим носы…
Похороны не сопровождались особыми церемониями, в старые времена женщины собирались плакать, но после это вывелось. Поминки совершались самые скромные, только для бедных и делали их скрытно.
В Чечне всегда было несколько известных вожаков, собиравших шайки для набегов. С минуты выступления до возвращения все обязаны были беспрекословно подчиняться вожаку. За неудачу он не отвечал, а при успехе получал две трети добычи. Возвращались с песнями, выстрелами, возбуждая похвалы своих односельцев, песни женщин. До какой отчаянной отваги доходили чеченцы в своих набегах, приведу один, вспомнившийся мне сейчас, пример. Собралось их одиннадцать человек, перебрались за Терек и пустились высматривать добычу на почтовой дороге, недалеко от станицы Червленной или Ищорской (хорошенько не помню). Один из казачьих пикетов их, однако, заметил, дал знать в станицу, поднялась тревога, а дело близилось уже к рассвету. Чеченцы решились уходить поскорее домой, тронулись к Тереку – в одном месте выстрелы, в другом тоже, все пикеты (не везде можно было переправиться). Что делать? Решили броситься в противоположную сторону, в ногайские степи, там переждать тревогу и через день-два уйти за Терек. Между тем собравшиеся по тревоге казаки по добытым от секретных пикетов сведениям убедились, что хищники взяли направление по почтовой дороге и затем в степь, и пустились за ними. Сколько чеченцы ни торопились, но на усталых, голодных лошадях не могли уйти от погони: видя приближение казаков, они свернули к одному из степных песчаных курганов, бросили лошадей, взобрались на верхушку кургана и решились защищаться. Их окружили и предложили сдаться: они отвечали выстрелами, и у нас оказалась потеря. Началась перестрелка; наконец, с прибытием новых команд казаков – составивших всего человек до двухсот – решили штурмовать курган; назначенные для этого люди тронулись. Между тем у чеченцев уже не стало патронов, дальнейшая защита становилась невозможной, и они решились умереть, но не сдаваться… Сделав последний залп по приближавшимся людям, они привязали себя предварительно друг к другу ременными поясами, чтобы не разлучаться и чтобы кто-нибудь не впал в искушение отдаться живым, обнажили шашки и кинжалы, надвинули папахи на глаза и с заунывным пением мюридского религиозного лозунга «Ля иль-ля, иль-ля-ля» (нет Бога кроме Бога) ринулись навстречу наступавшим казакам… Последовала дико-кровавая сцена, одна из тех, которые составляли отличительные черты Кавказской войны и производили сильное впечатление на всех, от простого солдата до старого боевого офицера, от родившегося, так сказать, среди подобных сцен линейного казака и до случайно попавшего сюда образованного человека, – сцена потрясающая. Несколько минут каких-то смешанных диких возгласов, стонов, два-три выстрела – и конец. Одиннадцать трупов валялись кучкой, поливая песок своей кровью, а казаки выносили своих тяжелораненых товарищей и одного или двух убитых.
Так вот с какими людьми вели мы войну, какими людьми приходилось нам управлять. Мудрено ли, что подобные происшествия, случавшиеся сплошь и рядом с разными вариациями, вырабатывали из кавказских войск особые типы и людей, резко отличавшихся от обыкновенного армейского типа, и что целые части войск проникались совершенно особым духом, особенными наклонностями и привычками (тем более при двадцатипяти – тридцатилетних сроках службы), ничего общего с уставными, рутинными не имевших. Для известных целей это была великая, незаменимая школа…
