Обратимся теперь к обрядам свадеб, похорон и судопроизводства у хевсур.
Невеста обручается еще в люльке, но она выходит замуж не ранее двадцати лет. Перед свадьбой жених посылает к ней двух-трех баранов или корову, посланные приходят в дом невесты и берут ее к жениху, сопровождаемые родными и соседями; прожив здесь, в сакле, недели две, она возвращается назад, не видевшись с женихом, который скрывается от нее. Через несколько времени после этого бывает свадьба, в которой участвуют только близкие родственники. Благословляющий новобрачных деканоз, поставив их рядом, прокалывает иголкой концы их платьев, произносит несколько слов, желает супругам благополучной жизни, и этим кончается обряд венчания.
У хевсур считается за стыд, если молодая сделается беременна ранее трех лет, хотя новобрачные непременно три дня кряду после обряда, не разлучаясь, должны быть вместе, но после трех дней они не смеют при других сойтись. Когда приходит пора рожать, жену выгоняют из дому в приготовленный заранее вне деревни шалаш; она должна находиться там одна и родить без всяких пособий. Если родильница сильно страдает, и слышны стоны и плачь, то мужчины тихонько приближаются к шалашу с заряженными ружьями и делают несколько залпов, чтобы отогнать злого духа и испугать страдалицу для облегчения ее страданий (славные понятия об акушерстве!..). На другой день приносят ей хлеба и подают издали, считая за осквернение прикоснуться к новородившей. Так она должна прожить месяц и потом уже приходить в деревню, но раньше еще двух недель не может войти в общество мужчин. Шалаш после торжественно сжигается.
Если после смерти мужа останется сын, то вдове стыдно выйти замуж: она должна вечно оплакивать свое вдовство. Если муж не любит жены или она окажется бесплодной, то он смело может отпустить ее и жениться на другой; но женщина не имеет этого права: если она оставит своего мужа, он получает от родных ее удовлетворение в восемьдесят рублей, в противном случае она не может выйти за другого.
Хевсуры дают своим детям большей частью имена животных: собачка, волчонок, лисичка и т. п. Христианских имен, кроме Георгия да изредка Ивана, нет.
Когда больной приближается уже к смерти, то его не оставляют в сакле, а выносят на двор. Мертвого облачают в новую одежду и военные доспехи, но при предании земле все это снимается. Гробы делают из плит шиферного камня, то есть устраивают их в могиле. Покойников хоронят только на четвертый день, тогда собирается вся деревня: женщины садятся в особый кружок: в первом ряду – старшие, во втором – молодые; главная плакальщица, держа в руках обвязанную белым платком палку, садится немного впереди, поодаль становятся мужчины, и из них мастер плакать держит саблю покойника. Плакальщик начинает гробовым голосом разные заученные слова вроде этих: «Где ты, так отважно разивший этой саблей врагов? Зачем оставил ты эту чудную винтовку, никогда не дававшую промаха по врагу?» и т. п. За каждым из подобных воззваний все присутствующие издают несколько глухих завываний. Мужчины закрывают при этом лицо шапками. Таким же образом начинают после женщины, которые притом бьют себя в грудь, рвут волосы, а под конец завывания, постепенно делающегося громче, приходят в род исступления, и почти все, преимущественно родственницы, царапают себе до крови щеки заостренными камешками. Невдалеке от плачущих стоит скамейка, облепленная кругом маленькими зажженными восковыми свечками, на ней несколько хлебов и чашка с растопленным маслом. Над всем этим деканоз, держа в руке свечку, по окончании церемонии плакания произносит какие-то молитвы, в которых я, сколько ни прислушивался, не мог добиться смысла: это просто набор разных слов о солнце, луне, божествах, произносимых без остановки, самым монотонным образом. Плачущие получают плату за свои слезы разными домашними мелочными припасами.
В день похорон, смотря по состоянию, родственники умершего приглашают всадников, которые обязаны скакать с определенного места по страшной крутизне вниз, и каждый из них получает назначенные призы: барана, чуху, шерстяные носки и т. п., или же производить стрельбу в цель, получая такие же награды.
Любопытно приветствие при изъявлены сожаления о покойниках. Оно выражается почти следующими словами:
Гость: Лучше бы было умереть мне, чем видеть тебя в таком несчастии!
Родственник умершего: Твоему врагу и злодею!
Гость: Великое несчастие тебе лишиться его, а мне суждено еще попирать землю.
Родственник умершего: Что хорошего окружает нас? Остались живые в несчастии и стыде, в смерти успокоились бы.
Гость: Но ваше несчастие не так велико, как кажется с первого разу: жены из вас – госпожи, мужья – господа; у вас осталось много добра, вы главы войск, первенцы хевсур.
Родственник умершего: Мы недостойны таких почестей.
Гость: Не дай Бог это счастие тому, кто не желает его вам.
Родственник умершего: Да не пошлет он никакого зла на вашу голову!
И это повторяется с каждым новоприходящим.
На третьей или на пятой неделе родственники усопшего призывают в память его соседей: угощают их баранами, пивом и напиваются донельзя. Многие выпивают всю теплую кровь зарезанного барана.
Хевсурский народ издавна привык к свободе и своеволию. Он не терпит подчиненности; в возникающих спорах за земли, за неправильно присвоенную вещь, за нанесенную обиду действует обыкновенно право сильного. Впрочем, хевсуры следуют освященным временем обычаям суда и расправы, очень запутанным и весьма странным. Первое основание суда – соблюдение мелочных обрядов.
Тяжущиеся выбирают двух судей, преимущественно из старцев, имеющих в народе вес. Противники приходят к ним, говорят о предмете спора и просят назначить место и время, куда им прийти. В назначенный день являются судьи, свидетели, несколько любопытных, садятся в кружок и начинают суд. Первым выходит обиженный, становится на одно колено и клянется в истине своих слов, принося уверение в неизменном уважении и доверии к судьям, то же повторяет ответчик, и оба отходят в разные стороны. Судьи советуются, рассуждают, приводят примеры и, наконец, решают спор. В сомнительных случаях назначают одному присягу, которая бывает двух родов: с церемонией и без церемонии. Первая совершается в ограде капища при двенадцати посторонних свидетелях, держащих правыми руками плечи присягающего, а он, имея в правой руке дроши, в левой – серебряный ковш, повторяет за деканозом известные слова. Подобная присяга весьма уважаема, она назначается только в очень важных случаях, особенно при разрешении вопросов по кровомщению. Если присягающий не успеет согласить двенадцати свидетелей присутствовать, то присяга считается недействительной. Второй род присяги, употребляемый в менее важных случаях, состоит в произношении присягающим нескольких фраз, имеющих почти следующий смысл: «Я клянусь святым Георгием, таким-то великим капищем и его дрошей, что слова мои истинны: в противном случае пусть они поразят меня, мой дом, семью, скот и не даруют никогда победы над врагом».
Если кто-либо из спорящих не явится на суд, то противник выбирает себе двух посторонних человек в виде поручителей, мзевали берет с них, сколько ему приходится по иску, а они уже взыскивают в полтора раза; в случае отказа угрожают упорствующему противнику убить его собаку или повесить на его сакле дохлого кота. Это считается верхом бесчестия и доводит до страшной вражды.
