Песнь Далай
Певец: Провозгласим, удалые наездники, печальную песнь – Далай, падшему герою!
Хор: Далай, далай!
Певец: Чье сердце не тронется жалостью при виде боевых его доспехов и лихой лошади, покинутых хозяином и осужденных на вечное забвение?
Хор: Далай, далай!
Певец: Его родных, друзей, облеченных в траурные одежды!
Хор: Далай, далай!
Певец: Несчастной матери, оплакивающей смерть единственного сына, последнее свое утешение!
Хор: Далай, далай!
Певец: Его нежных сестер, сраженных злою судьбой, подобно полевым цветам под хладною рукой осени!
Хор: Далай, далай!
Певец: Неутешной жены, тающей в горячих слезах, как воск от лучей солнечных.
Хор: Далай, далай!
Певец: Погибший друг! Неужели бранная одежда и прекрасные усы твои не будут более красой нашего общества?
Хор: Далай, далай!
Певец: Нет! Мы не разгласим о твоей смерти и не порадуем этим врагов наших.
Хор: Далай, далай!
Певец: Спросят ли о тебе в Лезгистане лезгины, мы скажем: «Он в Кистетии у дичинского владетеля».
Хор: Далай, далай!
Певец: Спросят ли кистины, скажем: «В Кахетии у грузинского царя».
Хор: Далай, далай!
Певец: Спросят ли свои грузины, скажем: «Он там, у Господа».
Хор: Далай, далай!
Певец: Проснись, храбрый! Иль ты не слышишь звука военной трубы? Иль ты отказываешь просьбе тушинских наездников, предлагающих тебе предводительство в предстоящем набеге?
Хор: Далай, далай!
Певец: Иль ты не в силах более принять начальства, иль не можешь управиться с конем и извлечь из ножен смертоносную саблю?
Хор: Далай, далай!
Певец: Гроза и кара беспокойных врагов! Не ты ли один отразил когда-то сильный натиск погони своим знаменитым сиято (особый род винтовки)?
Хор: Далай, далай!
Певец: Слава предков, ярче просиявшая в потомке. Ты был законом, ты был властителем Тушетии!
Хор: Далай, далай!
Певец: Блаженна твоя будущность, преобразившаяся в голубя, облеченного веселием невинности!
Хор: Далай, далай!
Певец: Воззри и на приношение твое блаженной памяти: полные кадки коды (хлебная мера), пышная трапеза, гости всех сословий и званий. Воззри на гласящих тебе за серебряной чашей: вечная память!
Хор: Вечная память!
Народ (шепотом): Вечная память!
Вслед за тем всадники приготавливаются к скачке.
Какая воинственная поэзия, какое воспламеняющее действие производит подобное красноречие на горцев!
По данному знаку они пускают коней во весь опор к назначенному месту, где опередившего ожидает награда – алам, знамя, обвешанное подарками женских рукоделий.
В горной Тушетии нет равнин, и потому нельзя не удивляться бесстрашию всадников при подобных скачках: не обращая внимания на опасности, через скалы, крутизны и рытвины они несутся по снежным хребтам гор. Внимание всех зрителей с невольным участием следит за всадниками, едва видными вдали; наконец, орлиное зрение некоторых различит опередившего наездника. Крики удивления, поздравления, похвалы лошадям и возбужденные развязкой споры утихают только при появлении благословляющего трапезу деканоза. По окончании молитвы деканоз и все гости пьют за упокой души усопшего, проливая каждый раз, по обычаю грузин, несколько капель на скатерть. Пирушка оканчивается ружейной пальбой в цель. Веселый шум подгулявших утихает вслед за отголосками выстрелов, оглашающих ущелья; потухающее солнце за гребнем гор освещает живописную картину и толпы расходящего народа.
В древние времена тушины составляли нечто вроде небольшой республики. В числе многих горских племен они часто находились под управлением грузинских царей, особенно в царствование Тамары, Георгия Лаша, Леона II, Ираклия и других, имена которых живо сохранились в памяти народа; но когда власть царей падала под гнетом усобиц, смут и нашествия мусульман, тогда тушины, запершись в глуши неприступных ущелий, сохраняли свою самостоятельность, защищаясь собственными силами.
Важнейшие общественные дела решались всегда в собраниях почетных старшин, людей известных в обществе своим умом, опытностью и добросовестностью. Заседания происходили обыкновенно под открытым небом, около жертвенников или на местах, освященных воспоминаниями предков, близ могильных курганов, памятников и т. п.; место заседаний называется сванджелое. Здесь же судьи (пелхой) чинили суд и расправу по древним обычаям и постановлениям, получившим силу законов (кел). Главными уголовными преступлениями считались у тушин смертоубийство, воровство и прелюбодеяние. Преступления эти почти всегда сопровождались кровавой семейной враждой, доходившей и до дальнейшего потомства.
Виновный в убийстве, умышленно оно, нет ли, ни в каком случае не мог быть в безопасности от кровомщения родственников убитого. Он должен был оставить свое общество, не употреблять обуви, отрастить волосы, раскаяться в своем преступлении, и тогда только общество могло оказать ему какое-нибудь покровительство; по истечении некоторого времени ему дозволялось возвратиться на родину, он должен был вместе со всей своей родней предложить плату за кровь (цейг) в следующем количестве: за убитого мужчину – 120 коров (600 рублей), за женщину – половину. Повесив на оседланную лошадь лучшую саблю и ружье, семейство убийцы приходило в дом убитого, плакало по усопшему и просило прощения у его родных, а эти в знак примирения задавали пирушку и почти никогда не брали платы за кровь, считая это оскорблением душе покойника. Таким образом, вражда оканчивалась навсегда. Причина подобного возмездия за убийство у всех трех поминаемых здесь племен понятна. Общество, очень немногочисленное, окруженное со всех сторон врагами, обязанное защищаться только собственными силами, слишком дорожило и должно было дорожить жизнью каждого из своих членов. Наказать убийцу смертью значило бы не вознаградить потерю общественную, но еще более ее увеличить. А чтобы по возможности прекращать подобные случаи, невольно расстраивающие единство общества, старшины прибегали к мере взыскания, хотя тягостной для бедного горца, но не столько, как может показаться с первого взгляда; уплата падает не на одно лицо преступника, но и на всю родню его, под которой должно разуметь не только семейство и близких родственников, а почти всех, носящих с ним одну фамилию, считающихся связанными друг с другом по происхождению от одного родоначальника, а таких набирается иногда до 30–50 и более семейств.
