Рукоделия тушинок занимают не последнее место между местными произведениями: они ткут очень тонкие шерстяные материи, разноцветные ковры, переметные сумы, вяжут прекрасные пестрые носки – читы (обувь очень удобная для ходьбы по горам), катают лучшие войлоки, впрочем, больше для домашнего употребления и редко на продажу.
В домашнем быту тушин отец – глава семейства. Он занят овцеводством и военными делами, мало обращая внимания на домашнее хозяйство, исключительное занятие жены. Права женского пола, как и у всех горцев, пренебрежены. Всякая честная женщина должна быть доброй хозяйкой, скромной, стыдливой, не здороваться с мужчинами не родственниками, хотя и знакомыми, уклоняться с дороги влево при встрече с ними, хотя бы это было в местах гористых, на узкой тропинке и подвергало ее величайшей опасности.
Чувство стыдливости часто возвышает тушинок до героизма и заставляет забывать слабость женской природы. Вот из множества примеров два. Один молодой тушин из богатого дома и хорошей фамилии влюбился в красавицу тушинку, но так как она была замужем, то ослепленный страстью юноша решился на преступление и подстерег неумолимую в глухом месте… Благородный гнев был ему ответом. Настойчивость, врожденная черта тушина, и необузданность желаний увлекли его: он решился употребить насилие… Тогда-то беззащитная женщина, призвав на помощь присутствие духа, выхватывает у преследователя своего кинжал и вонзает ему в грудь!
Другой пример почти баснословен. Лет сорок назад два брата пасли свое стало на горе, отдаленной от деревни, на них напало несколько хищных лезгин, старшего убили и стадо угнали. В это время жена убитого, женщина лет двадцати пяти, приносит им обед и застает младшего брата, плачущего над трупом ее мужа. Вы думаете, она пришла в отчаяние, начала рыдать? Нет, пристыдив молодого человека за его малодушие и предложив ему свое покрывало (это ужасное оскорбление для мужчины), она хватает оружие мужа и пускается за хищниками; брат, задетый за живое язвительной насмешкой и увлеченный таким примером, следует за ней. Окольными тропинками они обгоняют неприятеля, делают засаду, и когда лезгины, ничего не ожидая, приблизились, два выстрела кладут двоих на месте, остальные пять или шесть бегут куда попало, а храбрая тушинка с деверем возвратились к вечеру домой, неся труп мужа, две вражьи руки, и пригнали все стадо. Тогда только она начала рыдать, рвать себе волосы, царапать лицо и грудь (истинное происшествие).
Тушинки славятся красотой. Они большей частью темно-русы, с правильными чертами лица. Черный цвет одежды резко выказывает белизну тела; они носят длинное черное платье из тонкой шерстяной ткани, пестрый поясок, черное покрывало, чити (вязанные из шерсти башмаки), вышитые разными узорами, серебряный браслет, нагрудник, унизанный серебряными пластинками, монетами и бисером различных цветов, в ушах серьги, на трех крайних пальцах серебряные кольца, косы у девиц распущены, а у замужних завиты. Издали в этом черном костюме они похожи на монахинь.
Мужчины вообще роста среднего, смугловаты, правильно сложены, ловки и неутомимы в ходьбе по горам. Одежда их делается из шерстяных материй собственного изделия; они носят чуху без закидных рукавов, шальвары, запускаемые в кожаные ногавицы, круглую войлочную шапочку и чити – наряд простой, очень удобный для воинственной, полукочевой жизни.
В общих чертах характер тушин представляет смесь храбрости, честности, справедливости, гостеприимства и уважения к старшим с гордостью, мстительностью, упрямством, лукавством, корыстолюбием, большой скупостью и отчасти дикостью – общими пороками горцев.
Гостей, особенно так называемых кунаков, тушины принимают с особым радушием: режут для них если не корову, то барана, и во время обеда стоят без шапки, не принимая никакого участия в нем. Пригожим девицам или женщинам вменяется в честь прислуживать гостю, заставлять пить за их здоровье, иногда даже забавлять его, без нарушений, впрочем, приличия, скромности и стыдливости (при этом я невольно вспомнил рассказ Марлинского о том обычае какого-то горского общества, где хозяин будто обижался, если гость отказывался от ласк жены или дочери; это фантазия: подобного обыкновения на Кавказе нет, даже похожего на это нигде не слышно).
Тушин часто без сожаления дарит своему кунаку любимое оружие или лошадь, если заметит, что они ему нравятся. Хозяин должен ручаться в своем доме за безопасность гостя и резаться за него до последних сил; нарушение этих священных правил навлекает у тушин неизгладимый позор до позднего поколения, лишает любви и доверия общества. «Лучше бы человеку надеть покрывало собственной жены, чем изменить своему приятелю!» – говорит каждый тушин.
Тушины издревле слывут воинственнейшим народом между закавказскими племенами. Само местоположение их родины и политические обстоятельства в постоянной борьбе за веру и независимость приучили их ко всем родам опасностей. Жилец суровых скал, нередко лишенный самого пропитания благодаря хищничеству врагов, неурожаям, опустошениям бурных стихий горной природы, мог ли тушин отказаться от всего того, что только в состоянии поддержать его скудную жизнь? Его не удивят рассказы, что такая-то партия тушинских удальцов, увлеченная безумной отвагой в набеге на дальнее племя, застигнутая суровой непогодой зимы, по нескольку дней скрывалась в пещерах, терпела голод или питалась сырым мясом застреленной дичи. Каждый тушин ощущает в таких опасностях какое-то наслаждение, считая себя царем гор. Песни и предания о геройских делах воспламеняют их на поле битвы.
Не следуя известному римскому правилу, по которому должно было «одного побеждать, на двух нападать, от трех защищаться, а от четырех бежать», тушины почти не имеют привычки узнавать, много ли неприятеля, но уверенные, что дело не должно с их стороны обойтись без боя, при первом же виде врагов, бросаются на них, думая, как бы побольше убить и отрезать, по обычаю, правых рук для пригвождения к дому тех из своих родственников, которые, в свою очередь, умерли от пули неприятеля. Даже женщины при осаде деревни, или что то же – крепости тушинской, свидетельницы жаркой схватки мужей своих, составляют кружок, поют веселым голосом боевые песни и воспламеняют храбрость мужчин, повторяющих при каждом выстреле нараспев перенятый у горских мусульман фанатический возглас: «Я илляхи-иль Алла!» (это очень странно: поборники веры Христовой, они, конечно, не понимают смысла этого священного для мусульман изречения и поют его бессознательно).
Между тушинами можно слышать много преданий, рассказов и песен про их подвиги и военные доблести.
Вот две песни, упоминающие о событиях исторически верных.
ПЕСНЬ I
В Бахтрионах
[8] сидят татары, держат опасный совет: «В Ахметах срубим виноградные сады и оснуем там свое поселение». Узнают о том сыны тушин и высоко препоясывают мечи.
Еще полночь, а они уже съезжают с Накерала (гора).
Швимхо Шваидзе, ты первый рассек быструю реку в Панкисах (ущелье в верховьях Алазани).
Навыворот подкуем коней и сделаем незаметными следы наши врагам.
К рассвету сделаем набег на Бахтрионскую твердыню.
Выходи на двор султан; тушины ждут тебя в воротах.
Если не выйдешь по доброй воле, выведем насильно.
Я, Меги Самри Швили, не судите обо мне по виду,
Перейду, перелечу через стены Бахтриона,
Изрублю семерых в куски, не то променяйте меня на девушку татарскую.
Оселком изощренная прангули
[9], как она охотно рассекает платье! И как сильно в запрудившейся крови скользит нога!
Во всех местах изрубили татар, так что кровью их обагрилась река.
В Алванах строят (тушины) башню из старых костей татар.
Под фундамент кладут самых больших из них, порубленных лезвием прангули.
Отняли Алванское поле, и принадлежит оно тушинам.
Ни царь, ни же сам Бог не захотят заступаться за него.
А кто сам отказывается от Алвани, жена да отпояшет от бедра его меч!
Рассказывают, будто поводом такого всеобщего озлобления тушин, заставившим их предпринять поход с ничтожными силами на такое дальнее расстояние против татар, которых не могли победить войска грузинских царей, была обида, нанесенная татарами двум тушинским охотникам, попавшимся в их руки в Панкийском ущелье. Охотники эти, освободившись из плена, возвратились на родину. Не рассказывая ничего о случившемся с ними, они оделись в чадры своих жен и в таком виде явились в собрание старшин. Возвращение их было принято за чудо, а само гнусное происшествие возбудило в целом обществе сильное негодование, следствием которого была жестокая месть.
