– Ну-с, а как вы мне объясните, – продолжал князь свой допрос, – что на посту не оказалось ни одного человека в карауле? Ведь это весьма подозрительно и дает повод думать, что караульных нарочно устранили?
– Наверно ничего сказать не могу, – отвечал я, – но полагаю, что это случай самый обыкновенный. Жители, не только татары, но даже грузины, весьма тяготятся нарядами в караулы, отвлекающими их от своих домов и хозяйственных занятий; почти никто из очередных сам не отправляется, а откупаются деньгами, уплачиваемыми начальнику караульных постов, который берется будто бы замостить откупившихся наемными людьми, но, в сущности, кладет себе деньги в карман; более добросовестные из них действительно нанимают разных проходимцев и вместо двадцати держат пять-шесть человек. На случай же проезда начальства (о чем всегда дается знать заранее) начальники постов успевают распорядиться выставкой людей и, по обыкновению, показать товар лицом. Татары еще тем более избегают этой обязанности, что стоят между двух огней: в случае какого-нибудь нападения вблизи поста не подать помощи – значит, подвергнуться ответственности перед русским начальством; подать же помощь, помешать качагам совершить разбой, еще опаснее: их месть будет подействительнее русских взысканий. Я, давно знакомый с этими порядками и всегда считавший туземные караулы не достигающими цели, существующими только в виде налога в пользу разных милиционерных офицеров, не раз говорил об этом и покойному Эристову, предлагая обратить эту натуральную повинность в денежную, а караульных нанимать в Кахетии, где много имеретин, ищущих подобного рода службы, а эти люди-охотники далеко от своих домов, среди чуждого и враждебного населения поневоле будут исполнять хорошо свою обязанность, и от них даже в половинном количестве будет действительная польза; надзор же за ними поручить или приставам, или особо назначенным офицерам из регулярных войск.
– Итак, по-вашему выходит, что все это происшествие – несчастный случай? – спросил каким-то особенным тоном князь Бебутов.
– Полагаю, что так, ваше сиятельство.
– Вы теперь что же намерены делать?
– Намерен ехать в Кутаис по приглашению князя Гагарина.
– А, хорошо, желаю вам успеха. Прощайте.
Я раскланялся и вышел под каким-то тягостным впечатлением от всей этой аудиенции.
Зашел я после к Александровскому, который рассказал мне, что до князя Бебутова дошли слухи об интригах против Эристова, о похоронном марше, о подозрениях, не было ли происшествие адской махинацией враждебной ему партии, и что князь Воронцов будет крайне огорчен этим делом и пожелает, конечно, добиться правды. Мои же ответы показались князю Бебутову не совсем откровенными. Я старался убедить Александровского в нелепости пущенных подозрений, не только потому, что как бы враждебны ни были к Эристову несколько человек офицеров из закатальского управления, как бы глупо ни было с их стороны играть ему похоронные марши и т. п., но чтобы они решились на сношения с хищниками – это просто бессмыслица. Да и как же они могли бы предвидеть, что Эристов уедет вперед от оказии с тремя казаками? На оказию же, прикрываемую целой ротой, ни 15, ни 30 качагов не смели бы напасть.
Не знаю, передал ли Александровский это князю Бебутову, но сколько мне известно, произведенное по этому делу следствие никаких открытий не дало. Неудовольствие же князя Воронцова отозвалось на генерале Б. и его штабе тем, что Б., и без того уже только терпимый за знаменитую экзекуцию, выше мною описанную, был немедленно переведен с Кавказа, а штабные раскассированы из Закатал. Гораздо позже уже мне говорили, будто бы эти господа обвиняли меня в оклеветании их перед князем Бебутовым и возбуждении подозрений, тогда как я, напротив, старался уверить в нелепости подобных подозрений. Вот так часто бывает на свете: люди во что бы ни стало хотят найти козла отпущения за свои промахи! Еще страннее, что лет, кажется, через девять после этого один господин на чей-то вопрос, не знает ли он меня, ответил: «Да, слыхал; это тот, что был замешан в темное дело об убийстве Эристова». Вот как иногда рождаются легенды!
Пробыв несколько дней в Тифлисе и узнав, что князь Гагарин уже недели две назад проехал в Кутаис, я решился ехать туда без предварительного спроса, чтобы не терять напрасно в переписке времени.
XXXVI.
Как сказочные герои, отыскиватели похищенных царевен, странствующие по лесам и по долам, мы с Давыдом Гвиния Швили, опять взгромоздившись на перекладную, пустились в путь-дорожку к новым, еще невиданным нами местам.
Ни разу, с тех пор как стал я писать эти отрывки моих воспоминаний, не приходилось мне еще так досадовать, что не вел дневника или, по крайней мере, каких-нибудь заметок. Я прожил в 1850 году в Кутаисе месяцев пять, совершил и с князем Гагариным, и один несколько весьма интересных поездок по всем направлениям Имеретии, Гурии, Мингрелии и Абхазии, входивших в состав Кутаисской губернии. Я был постоянным у губернатора докладчиком и переводчиком массы просителей и жалобщиков (а народ там крайне охоч до кляуз), но все – и местность, и лица, и дела за это время почти совсем изгладились из моей памяти; все пребывание в этом крае представляется мне как-то смутно, как давний сон. И странно: как живо восстали в моей памяти события, совершившиеся гораздо раньше, как исподволь по мере составления настоящих записок возникали перед моими глазами картины давнего прошлого, нередко с мельчайшими подробностями, а тут как будто туманом все застилается передо мной, и я не в силах выжать из притупившейся памяти какого-нибудь представления об этом времени. Одно только событие, именно – приезд наследника цесаревича, ныне царствующего государя императора, помню вполне и постараюсь рассказать о нем подробно. Об остальном поневоле должен ограничиться несколькими отрывочными словами.
Приехав в Кутаис, я остановился в плохонькой гостинице, содержимой каким-то заезжим немцем. Жар был невыносимый; небольшой городок на берегу быстрого шумного Риона, с его оригинальными дощатыми домиками, раскинутыми отчасти по окрестным возвышенностям, среди густой зелени, производил довольно приятное впечатление.
Явившись к князю Гагарину, я был принят им очень любезно; он посоветовал мне бросить гостиницу, обратиться к содействию полицеймейстера капитана Мелешко (брат убитого Даниель-беком элисуйского пристава) для отыскания квартиры, затем ежедневно к девяти часам утра, а если можно то и раньше, являться к нему и оставаться уже целый день.
– Дела много, – прибавил князь, – постоянно приходят просители, получаются бумаги и письма; я хотел бы, не откладывая, делать распоряжения и давать ответы, собирать нужные справки и прочее; во всем этом вы мне будете помогать.
– Слушаю-с, постараюсь все исполнить.
Квартира в две комнатки в каком-то имеретинском домике, среди сада, нашлась сейчас же; я перебрался, устроился по-походному и начал свои занятия. С восьми часов я уже приходил в губернаторский дом, заставал князя Гагарина за чаем, иногда в саду, на берегу реки, затем садился в зале перед его кабинетом, докладывал о приходящих, переводил ему просьбы и жалобы туземцев, делал надписи к местным начальникам на подаваемых прошениях или составлял бумаги к разным учреждениям и лицам по словам жалобщиков, ходил за справками в губернское правление и т. п. Часу во втором выходили мы с князем гулять по городу, причем я должен был запомнить делаемые им замечания о предметах, требовавших распоряжений; заглядывали в арестантские помещения, в лазареты и прочее. После обеда приходилось писать кое-какие бумаги, ответы на письма, и только в сумерки я освобождался от занятий. Все бы это было прекрасно, работа меня ничуть не обременяла, я с удовольствием делал все, но меня беспокоила неопределенность моего служебного положения без всякого пока содержания. Князь сам не начинал об этом разговора, а я тоже не решался заговорить с ним. Между тем я видел, что место адъютанта (по званию военного губернатора), занятое неким капитаном Щ., по-видимому не собиравшимся уходить, едва ли может мне достаться. Познакомившись с Щ. и очень гостеприимно принятый в его доме, я счел обязанностью предупредить его о сделанном мне приглашении, которое я принял, не зная даже, есть ли налицо адъютант и кто он, но что, само собой, пока Щ. занимает свое место и сам не захочет его оставить, я и не подумаю добиваться его, да и князь Гагарин без побудительных причин не тронет его, человека семейного, с занимаемой должности. Щ. был мне очень благодарен за откровенность, сознался, что и не думает оставлять своего места, разве прикажут, и что был бы очень рад, если бы князь, не откладывая, разрешил его сомнения: должен ли он надеяться на сохранение должности или готовиться к сдаче, при этом он прибавил, что с первого дня моего приезда угадал во мне кандидата на адъютантскую должность и, конечно, не очень дружелюбно на меня поглядывал. Это не помешало нам, впрочем, стать добрыми знакомыми и остаться таковыми еще и до сих пор.
