– Мы ни за что не доберемся туда. – Голос Барнаби, прозвучавший поблизости, едва не заставил меня повалиться на землю. Он без проблем взобрался вверх по склону.
– Пригнись. – Я рывком поставил Барнаби на колени, и он раздраженно заблеял. Он был прав, но с этим ничего нельзя было поделать.
Остаться здесь – на верную гибель, отправиться в путь – опять же на верную гибель
[161].
– Говорю тебе, это самоубийство, – сказал Барнаби.
– Да, но такова жизнь, – огрызнулся я. – Одно сплошное харакири. Кроме того, мне казалось, что последней страницей твоих мемуаров будет благородная смерть.
Дыхание Барнаби веяло теплой затхлостью мусора. Прошло какое-то время, но он молчал.
– Зачем они на самом деле послали тебя сюда, Траки? – спросил он через минуту. – Что мы на самом деле здесь делаем?
Наверное, я просто вымотался – я успел покемарить всего четыре часа за последние часов тридцать; а может, просто понял, что мы влипли. Но я устал оттого, что мне лгали и я сам лгал: мир мог бы решить все свои энергетические проблемы, если бы мы просто нашли способ получать метан из всего этого дерьма.
– Ткани твоего мозга взяты у Рафиковой, – сказал я ему. После того как я так долго хранил секрет, эти слова вырвались у меня изо рта, словно кусок дерьма. – Она пожертвовала их, когда у нее впервые диагностировали болезнь Келлера. Но Коуэлл считал, что те же самые аутоиммунные нарушения могут сделать ее подходящим кандидатом для обмена мозгами. Он был прав.
Барнаби отвернулся. Луна сдернула с себя химический покров, и я увидел силуэт его длинного носа, освещенный луной; его влажные ноздри медленно пульсировали.
– Альберт Коуэлл – шпион Федеральной Корпорации, все эти годы он снабжал Совет директоров информацией. Рафикова использовала «Прыг-Скок», чтобы внедрить химический код прямо в мозг пользователей, так она могла преобразовывать, загружать и заменять их мысли через сервер. Коуэлл считает, что ему удастся извлечь код, который она использует для сетевой передачи данных, только в случае, если ему удастся восстановить участки ее центра памяти из образца.
– Образец, – повторил Барнаби ровным голосом. Я глубоко вздохнул.
– Я про твой мозг.
Вновь наступило долгое молчание. Я думал, что почувствую облегчение, сказав правду, но я чувствовал себя хуже, чем когда-либо. Я чувствовал себя гигантским радиоактивным слизняком, повсюду оставляющим ядовитый след. Вот вам и герой.
Я думал, что Барнаби захочет меня боднуть. Я думал, что он станет меня проклинать или, по крайней мере, обрушит на меня поток каких-нибудь литературных цитат.
Но в итоге он сказал мне только одно:
– Есть и другой путь через зону. – Его голос был тихим, спокойным, более низким, чем обычно. – Надеюсь, ты не против промочить ноги.
* * *
Мы пошли по траншее на запад, отгоняя мух размером с кулак, которые появились вместе с химическим туманом. Шли минуты, часы – это был один долгий и отчаянный пеший переход через кашу из мусора и грунтовых вод. Когда мы приблизились к береговой линии, вода поднялась до уровня лодыжек, а затем до колен: демилитаризованная зона доходила до самого мелководья Тихого океана. Там, недалеко от берега, после распада обычно стоял на якоре флот японских военно-морских сил, помогавший оборонять позиции НДС.
Но Барнаби был уверен, что с началом боевых действий на территории Настоящих друзей© с севера большая часть флота снимется с якоря – особенно теперь, когда Российская Федерация присоединилась к стычке. И он был прав. Достигнув Тихого океана, мы увидели лишь несколько военных кораблей; они маячили у побережья, превращенные химической дымкой в невыразительные тени. Это означало, что будет меньше подводных лодок, меньше ныряльщиков, меньше патрульных катеров, чтобы ловить нелегалов в воде.
А это, в свою очередь, означало, что у нас был шанс.
– Ты ведь умеешь плавать, так? – спросил Барнаби, входя в пенную воду, полную принесенных с далекого континента пластиковых изделий, останавливаясь, чтобы откусить ярко раскрашенные кусочки.
– Конечно. – Я много раз плавал в симуляции, и в жаркую погоду руководство Кранч 407 затопляло гравийные карьеры, чтобы крошки могли освежиться, когда отключались электросети.
Единственная проблема: я не знал, что в океанах так чертовски глубоко.
Я был уже по пояс в воде, когда Барнаби начал грести, увеличивая расстояние между нами. Вскоре волны стали биться о мою грудь. Я боялся окликнуть его – последняя сторожевая башня была недалеко от берега, и еще где-то здесь могли быть спрятаны патрульные катера, скрытые за зеленой дымкой. Я подумал, что глубже уже и быть не могло…
Потом вдруг волна ударила меня прямо в лицо и перевернула, а когда я попытался подняться со дна, никакого дна не было, только волны, мусор и тонущий я. Забавная штука с этим кислородом: почему-то ты никогда не замечаешь, как сильно он тебе нужен, пока он весь не кончится.
Я барахтался в собственной панике. Во рту появился химический привкус. Мой рюкзак весил чуть ли не сто тысяч фунтов и тащил меня на дно океана. Я изо всех сил пытался от него освободиться, глотал изобилующую песком океанскую воду, каким-то образом выскользнул из подводного течения и выбрался на поверхность.
– Барнаби! – Я выплюнул какой-то ошметок и сумел крикнуть прежде, чем волны снова швырнули меня под воду и в глазах защипало от грязи и плавающего дерьма. Легкие выдавили из груди последний глоток воздуха. Мое зрение было наполнено вспышками звезд, взрывного химического огня. Рев боли зазвенел у меня в ушах. Затем из мрака появилось нечто огромное и белое, словно проплывающее мимо облако.
Оно открыло свою пасть и впилось зубами в мою рубашку, вытаскивая меня на воздух. Задыхаясь, я вынырнул на поверхность. Прежде чем я успел снова погрузиться под воду, Барнаби перекинул меня через спину, словно седло, удерживая лицом к небу.
Бормоча и ругаясь, он повернул в сторону берега. Так что я качался на поверхности воды, словно прилипшая ракушка, крепко держась за хвост Барнаби, чтобы не быть сброшенным волнами.
– Я думал, ты умеешь плавать, – проворчал он.
– Я тоже, – ответил я, выплюнув два больших глотка грязной воды. Теперь, когда зеленый туман окутал нас со всех сторон, мы могли быть в двадцати футах от берега, или же в двадцати милях.
На мелководье Барнаби сбросил меня. Его так сильно трясло, что, попытавшись встать, он снова упал в волны прибоя. Теперь настала моя очередь его поднимать – мохнатая масса, дрожащая и измученная, была удивительно легкой в моих руках. Я вынырнул на мелководье, и мы оба рухнули на берег. И так мы и лежали, тяжело дыша, держась друг за друга, ожидая, когда рассеется туман, – наконец-то мы добрались до берегов Сан-Франциско.
