Часть VI
Сан-Франциско
45
Главная проблема с населением, состоящим из одних затворников, это даже не снижение рождаемости и не увеличение потребления электроэнергии – это пердеж.
Представьте себе миллионы ботаников, торчащих взаперти в своих симуляциях, питающихся консервированным жиром и питательными добавками, и у вас появится некоторое представление о той ужасной буре метана, которая каждый день назревает в котле недовольно урчащего живота Сан-Франциско.
(из «Путеводителя афериста по Территориям Экс-США»)
Мы проснулись, когда городские бедняки вышли из своих палаточных городков, чтобы искупаться и заняться своими делами на песке. Укрытые от пролетающих над головой беспилотников густым утренним туманом, мы прокрались вглубь острова, мимо сорокафутовых дренажных насосов, которые занимались откачиванием воды из центра города, и мимо морских ворот. Огромный складской район, где крошки из НДС проходили обязательную службу в инкубаторах, был отмечен на горизонте пунктиром, напоминая огромные рябые гнезда.
Лица, которые я видел в окнах, окутанных туманом, были бледны, как ленточные черви, и ослеплены той внутренней пеленой, которая присуща людям, долго зависающим в виртуальной реальности и сетевых порталах. Я где-то читал, что жители НДС покидают свои дома реже, чем кто-либо еще на континенте, и потому целое поколение фантомных мальчиков зависит от армии курьеров, которая кормит их и одевает, а еще от случайных визитов заботливых медсестер, которые промывают им пролежни.
Наше счастье, что на улицах было больше химических цветов, чем пешеходов. У меня не было профиля в системе, и, поскольку НДС санкционировали имплантируемое программное обеспечение вместо визоров, первому же встречному, который бы меня просканировал, стало бы ясно, что я не местный.
Мы шли, Барнаби и я, оба смертельно уставшие, подавленные из-за всего того, что я рассказал ему прошлой ночью. Потеря рюкзака (и всей нашей наличности) сильно меня огорчила, и пока мы рылись в мусорных контейнерах в поисках съестных припасов, мне пришлось бороться с желанием заплакать. По крайней мере, силы НДС сдерживали Рафикову и ее Советскую армию – мы больше не слышали ни звука бомбардировщиков.
Мне было больно из-за Тима и оттого, что я доверял ему. Мне было больно из-за того, что я расстался с Рамми, и оттого, что я не попрощался с ней как положено, как она того заслуживала.
Больше всего на свете я устал от путешествия, устал от борьбы, я готов был покончить со всем этим. Даже заключение под стражу не казалось мне таким уж плохим делом, за исключением одного нюанса: я никогда не поцелую Эвалин в реальной жизни. И все же я хотя бы смогу наконец поспать в кровати.
Мы потратили целый день на то, чтобы пробраться через развалины Миссии, которая все еще была восстановлена лишь наполовину, через мешанину сейсмических убежищ и реабилитационных центров для зависимых от виртуальной реальности, где дрожащие пациенты жевали свежак на огороженных патио и изо всех сил пытались щуриться от естественного света, – и через долину Ноя, на чьих изогнутых склонах незаконно проживали десятки тысяч рабочих, которые ежедневно совершали челночные визиты туда и обратно до базы «Лагуна-Хонда». Все вокруг было помечено логотипом вооруженных сил, от опреснительных установок до уставных госпиталей.
Сама база представляла собой обширный комплекс, уходящий в холмы в конце Маркет-стрит и простирающийся до самого парка площадью 64 акра, который в настоящее время использовался в основном как посадочная площадка для ВВС. Этот комплекс был окружен электрифицированной изгородью, увенчанной короной из колючей проволоки, на случай, если, поднявшись по ней, вы не превратитесь тотчас в бекон. У охранников в башнях было серьезное тактическое преимущество, а еще оттуда хорошо просматривалась долина, по крайней мере, когда ветер развеивал часть тумана. В остальное время они полагались на тепловизоры (я видел мерцание инфракрасной подсветки во мгле).
Теперь нам предстояло лишь найти способ, как попасть внутрь.
Мы укрылись в мусорном баке старого переулка, где под ногами хрустели десятилетней давности флакончики из-под ознобина. Я расчистил себе немного места от мусора и вытащил из кармана куртки «Путеводитель афериста». К счастью, он пережил это плавание, и даже чернила не потекли, пусть даже некоторые страницы слиплись. Мне потребовалось немного времени, чтобы просмотреть записи, но, наконец, я нашел упоминание Сан-Франциско. Как обычно, пришлось сильно прищуриться, чтобы разобрать смысл всех этих статичных надписей, но довольно скоро я погрузился в чтение.
Сан-Франциско – не самое подходящее место для сбыта, с учетом того, что половина его жителей – это, в основном, затворники, но это прекрасный город для рытья в мусорных баках.
…военная база «Лагуна Хонда» похожа на мошонку большого города, осеменившую остальную часть Сан-Франциско своими технологиями и чрезмерно завышенным самомнением…
Главная проблема с населением, состоящим из одних затворников, – это даже не снижение рождаемости и не увеличение потребления электроэнергии: это пердеж… Вот почему городские власти построили под этими улицами более двухсот миль вентиляционных каналов, которые всасывали грязный воздух от самых злостных загрязнителей и перекачивали его за океан: самые навороченные пердежные трубы в мире…
– Этот запах такой же, каким я его помню, – сказал Барнаби. Оказавшись так близко к восстановленной лаборатории, он затосковал по прошлому. – Такой же букет из океанского рассола, метана и мочи, смешанных с маленькой толикой LCD-кристаллов.
– Ты не можешь учуять запах LCD-кристаллов, – сказал я.
– Могу. Они сожгли моего отца в одной из больших мусоросжигательных печей и выбросили в море. Каждый раз, когда ты делаешь вдох, вероятно, ты вдыхаешь частичку его меха.
Я затаил дыхание до тех пор, пока не мог больше этого выносить.
– Надеюсь, умирать не больно, – сказал Барнаби. – Думаю, это пугает меня больше всего. У меня никогда не было высокой терпимости к боли.
Плохое предчувствие кулаком сжало мои внутренности.
– Не думай об этом, – сказал я. Барнаби был моим другом. Конечно, он был надоедливым другом, но все же другом. Но я потеряю и его. Быть может, таков закон Нового Света и то единственное, что позволяет всем сплотиться: нельзя ни к чему привязываться.
– Ничего не могу с собой поделать. – Барнаби тяжело вздохнул. Я только что увидел, каким же худым и старым он выглядит. – Некоторые люди говорят, что нельзя постичь небытие смерти.
– Смерть придет тогда, когда придет, – сказал я, как идиот.
– И для меня это неизбежно, – сказал Барнаби. Он выдавил из себя улыбку. – Думаю, сразу же, как только ты найдешь путь через эти ворота. Но полагаю, – быстро добавил он, – я должен быть благодарен. Смерть за столь благородное дело едва ли можно считать смертью. Ведь моя смерть спасет мир.
