Барнаби начал заводиться.
– Ацетат натрия является основным ингредиентом Сыра™. Он катализирует все важные химические реакции. В противном случае получится лишь масса твердого наркотика.
Я выплюнул кусочек фольги и тщательно вытер рот запястьем.
– О чем ты говоришь?
Барнаби сделал нетерпеливый шаг.
– Боже ты мой, да иные споры грибов обладают большей наблюдательностью, чем ты. Как ты думаешь, как именно Кранч Юнайтед производит свой Сыр™?
У меня вдруг пересохло во рту. В этом и была проблема с Сыром: он был изготовлен так, чтобы тебе чертовски хотелось глотнуть Содовой™.
– Хлорированный полиэтилбуритан, смешанный с кристаллами гликолевой кислоты и суспензией жидкого бикарбоната… – начал я.
Барнаби перебил меня.
– Это и есть чистый «Прыг-Скок», – закончил он. – Именно ацетат натрия меняет всю химическую структуру. К сожалению, он крайне вреден для здоровья зубов.
Я закрыл глаза. И снова открыл их. Я попытался сглотнуть. Но не смог. Попытался сплюнуть. Но не смог.
– Барнаби. – Даже мои слова звучали так, словно их уносила пыльная буря. – Мне нужно, чтобы ты объяснил мне, о чем, черт возьми, ты говоришь. Ладно? Сделаешь это для меня?
– Хлорированный полиэтилбуритан, смешанный с кристаллами гликолевой кислоты, – очень медленно сказал он, – и суспензией жидкого бикарбоната, сжатого при высокой температуре, – это и есть химический состав три-карбонизированного полиэтилглицерина. Он известен на улицах под разными именами: «Прыг-Скок», «Трясун», «Спец-Д», «Гипер-Движ», «Пинок».
– Нет! – Я не хотел кричать, но Барнаби отскочил назад, как будто хотел увернуться от силы слова. – Это невозможно…
– Разумеется, это возможно. Я это видел. Я сто раз видел, как Билли Лу варил эту чертову штуку. Он чуть не спалил мою бороду полдюжины раз, прежде чем нашел верное решение. Так я с ним и познакомился. Видишь ли, я слышал о бывшем химике, – сказал Барнаби. – Это было глубоко в захолустье, недалеко от лагеря для военнопленных заключенных «Пепси-Литтл Рок». Я слышал, как идет строительство трубопровода, пока пытался поспать. Всего за несколько недель Билли Лу заработал себе в захолустье репутацию. Наркоманы, сидящие на димофосфорилазе (даймоманы, если на вашем диалекте), хвастались, что он варит лучший наркотик на континенте.
Мне казалось, что я замерзаю до смерти. Воспоминания, обрывки старых слухов, идеи начали безумно сталкиваться в моей голове, отскакивая друг от друга, будто стая жирных мух, пытающихся выбраться из ловушки для насекомых.
– Но он варил не только ознобин. До распада он был учителем химии. Ты знал об этом?
Я кивнул. Когда Билли Лу был под кайфом, он любил рассказывать старые шутки, которые ничего для меня не значили, типа: «Никогда не доверяйте атому, он может сделать все что угодно!» или «Вчера слышал классную шутку про натрий и хлор. – А в чем соль?».
– У мистера Роупса был милый маленький медицинский дистиллятор, – сказал Барнаби. – И на те деньги, которые он заработал, продавая свой ознобин, он открыл небольшое дело. У него были лекарства, которых я не видел сорок лет, а также основные медикаменты: бикарбонат натрия, ацетамин, соляная кислота, различные рвотные средства. Некоторые из них, я полагаю, были похищены у Кранч Юнайтед.
По какой-то причине у меня в голове то и дело всплывали отрывки из Конституции. «Труд обладает равноценной символической, но различной буквальной ценностью, и заработная плата будет установлена в соответствии с последней. Все крошки имеют право на один двадцатиминутный перерыв на обед и три десятиминутных перерыва на туалет в день; при неиспользовании этого времени оплата добавляется к окладу. Шлепанцы запрещены, как и высокие прически». Но Билли Лу уволили не за то, что у него была высокая прическа или шлепанцы.
Билли Лу Роупса уволили за то, что он воровал из фирменного магазина. Все говорили, что это был даймо, или, быть может, я это только слышал: мы это предполагали, из-за того что Билли Лу был даймоманом, из-за того, что произошло, когда Кадровая служба брала штурмом его каморку, из-за вони варящегося ознобина, которая повергла сотню соседей Билли Лу в истерику. Забавно, но именно из-за ознобина ему удалось от них ускользнуть. Все эти люди, завывая от кайфа, бросились на отряды Кадровой службы, едва те ворвались на Пригорок, и дали Билли Лу время убежать.
Как будто все это было спланировано.
Как будто все это время его совсем не интересовал крутой кайф. Он готовил диверсию. Побег.
– Он получил репутацию доктора милосердия, после того как помог одному бедному мужчине, страдающему от паразитов, изъеденному смертельными червями, облегчить уход из жизни на облаке морфия. А еще он помог одной женщине, так страдающей от опухолей, что она с трудом могла поднять голову. Я думал, он согласится помочь и мне. В тот момент я почти постоянно испытывал боль. Прошло много лет, с тех пор как я в последний раз с кем-то общался, за исключением скелетов в бывшем гриппозном городке к западу от Эксон-Миссисипи. Я знаю, что не принято плохо говорить об умерших, но даже для скелетов они были уродливой компашкой и, разумеется, не отличались особой разговорчивостью. Я уже направился к реке с намерением утопиться, но случайно услышал, как группа сборщиков трупов упомянула Билли Лу. Поэтому я пустился на его поиски.
– Ты думал, он поможет тебе покончить с собой?
Барнаби опустил глаза.
– Мистер Роупс уговорил меня попробовать зайти с другого конца. Он сказал, что близок к разгадке тайны смерти своего доброго друга. Кажется, это была женщина, которую он любил, хотя она была намного моложе его. «Я был ей как отец, – говорил он. – Меня это устраивало. Я любил ее. Она была хорошей женщиной. Хорошей матерью. У нее ведь был сын. Бедный мальчик. Как я понимаю, он остался сиротой. Я знаю, каково это, и уж поверь мне, это тебе не гвозди трескать ведрами».
Барнаби покачал головой. Он не заметил, как сильно меня трясло. Мои зубы стучали, как у любителя муншайна во время белой горячки.
– Он был убежден в том, что ее убила Федеральная Корпорация. Он утверждал, что она была убита после того, как обнаружила расхождение в весе поставок Сыра™.
У меня так сильно закружилась голова, что пришлось закрыть глаза. Но едва я это сделал, как во тьме моего воображения завертелись фрагменты данных: ее сообщения вышестоящему начальству. Она начала замечать разницу в три унции примерно тогда же, когда Производственный отдел № 22 запустил свой первый конвейер. Ацетат натрия был тяжелым. Я ведь тоже узнал это на своей первой работе в качестве оператора ручного управления. Уберите его из состава Сыра™, и получится разница в весе. Небольшая, конечно, но заметная, особенно в больших партиях.
Разница в две или три унции.
– Сначала я, было, подумал, что это какая-то конспирология. Он все еще курил по вечерам ознобин. И вот он решил попытаться разгадать формулу какого-то более тяжелого уличного наркотика, еще более сильного. Тот превращал префронтальную кору в световое табло и на протяжении нескольких дней, даже недель производил тонкую настройку всех нейронов, пока те не покидали тело наркомана. Так он сказал. По утрам он трезвел, днем что-то химичил, а вечером принимал дозу. Ночью он становился буйным, плаксивым, путаным – или все сразу. Однажды нам даже пришлось возвращать его к жизни, используя мощную комбинацию из «Наркана», мочи и щепотки опухолевого опийного мака, который, по счастливой случайности, мы нашли растущим из груды гнилых трупов, сваленных в старой химической пустоши неподалеку. Вообще-то там было целое маковое поле, на некоторых из цветков было по восемь соцветий цвета крови. Выглядело это довольно-таки красиво. – Ноздри Барнаби задрожали, как будто даже сейчас ветер доносил до него запах гниющей плоти. – Ему потребовалось несколько недель, чтобы подобрать нужные пропорции. Но в конце концов он справился. К тому времени я уже полюбил его. Я часами наблюдал за его работой. Вот откуда я точно знаю, что именно было в итоговой формуле: хлорированный полиэтилбуритан, кристаллизованная гликолевая кислота и суспензия жидкого бикарбоната. И ничего, кроме этого. Бедный мистер Роупс. – Барнаби вздохнул. – Я полагаю, кайф ему был нужен лишь для храбрости. На следующий же день он объявил о своем плане мести Федеральной Корпорации. Должен признать, в глубине души я завидовал ему. Должно быть, он очень любил свою подругу, раз был готов умереть ради воспоминаний о ней. Я никогда никого так сильно не любил.
