Президент Бернхем не дрогнул.
– Мы бы так и поступили, если бы точно знали, где она находится. Но она хорошо защищена. А в Российскую Федерацию практически невозможно проникнуть, учитывая военную угрозу в Пенсильвании
[39]. – Кроме того, если она подключена к другим людям (если ей удалось-таки подавить их сознательное мышление или сохранить их в облаке), все они могут умереть вместе с ней. Нет. – Он покачал головой. – Рафикова придумала технологию. Она же и должна придумать, как это остановить.
Пока я его слушал, заболела шея.
– Но зачем ей это?
– У нее не будет выбора. – Он наклонился вперед. – Много лет назад, когда Рафикова училась в МТИ, она пожертвовала образец своей мозговой ткани для неврологического исследования мозга под руководством одного перспективного аспиранта. Он проверял теорию о том, что можно пересаживать мозговую ткань между людьми или даже между особями разных видов.
– Альберт Коуэлл, – сказал я.
Президент Бернхем кивнул.
– Коуэлл клонировал предоставленную ему мозговую ткань для использования в сотнях экспериментов в течение последующего десятилетия. Большинство из них потерпели неудачу, но в один прекрасный момент полдюжины видов животных cмогли похвастаться тем, что обладали небольшой частицей мозга гениальной Яны Рафиковой. Потрясающе, не правда ли? Только представь себе крысу-мусорщика с неврологическим арсеналом и самосознанием высшего примата.
Он в точности описывал агентов Кадровой службы, но я не стал этого говорить.
– Но когда разорвало линию разлома Сан-Андреас и за этим последовал распад страны, он потерял наработки по всем своим успешным экспериментам, а также всю оставшуюся мозговую ткань, которую с такой тщательностью клонировал и чью клеточную смерть наблюдал поколениями. – Бернхем замолчал. – Всю, за исключением одного образца.
Наконец-то я все понял.
– Тот козел.
– Тот козел, – подтвердил Бернхем, еще раз кивнув. – Последнее живое млекопитающее, нервная ткань которого содержит пригодный образец мозга Рафиковой.
– Кроме Рафиковой, вы хотели сказать, – уточнил я.
Бернхем попытался приложить палец к носу
[40], но дрожь была настолько сильной, что вместо этого он провел пальцем по верхней губе.
– Не пойму, как мистер Роупс и это животное вообще встретились. Возможно, даже, мистер Роупс был под контролем Рафиковой и намеревался убить козла. Или же это было счастливое совпадение. Но именно это дало нам возможность неожиданным образом дать ей отпор.
– Как?
– Альберт Коуэлл был основоположником Фрактальной мозговой теории. Он полагал, что любая часть мозга, независимо от того, насколько она мала, отражает структурный паттерн и единство целого; это означает, что целое может быть восстановлено из любой составной части. Теперь он воплотит эту теорию в жизнь.
На секунду я замешкался.
– Вы хотите сказать, что Коуэлл хочет воссоздать мозг?
– Не просто мозг. Мозг Рафиковой. – Он вдруг стал суровым. – И он не просто хочет, он должен это сделать. От этого зависит судьба континента – и судьба мира.
Некоторое время мы сидели молча. Все это было безумием. И я до сих пор не знал, куда я вписываюсь.
Президент Бернхем, должно быть, точно знал, о чем я думаю.
– Ты спас козлу жизнь, – сказал он тихим голосом. – Животное будет тебе доверять.
И тогда внезапно я понял:
– Вы не можете… – Мне казалось, что я вдохнул горсть Провизии™, разложенной на химические компоненты. – Не хотите же вы сказать…
Теперь улыбка президента Бернхема была такой огромной, что казалась дырой, проделанной в его лице.
– Ты отправляешься на Запад.
Часть II
Кранчтаун 407 → БХИ Тех
8
Международная железная дорога Кранч следует из Кранч 407 в различные распределительные центры компании в Оклахоме, которые в настоящее время находятся в частной собственности миллиардера «Дворовой кулы» Теннера К. Блайта. Других остановок нет. В этой иссякнувшей сиське былой Америки ничего не осталось, кроме покинутых поселков нефтяников, покосившихся зданий агрофирм, карстовых провалов и каменных обломков – и, конечно же, обычного контингента из захолустников, стервятников, культистов и преступников, которых можно найти повсюду в наши дни.
(из «Путеводителя афериста по Территориям Экс-США»)
Всякий раз, когда я мечтал покинуть Кранчтаун, я представлял себе, как мчусь на винтажном мотоцикле (таком, который работает на бензине и шумит, как гигант, подавившийся куриной косточкой), возможно, останавливаясь, чтобы обернуться и взглянуть на город, съежившийся до миниатюры позади меня. В самых смелых фантазиях я представлял себе, как полечу на одном из частных самолетов, которые один или два раза в год приземлялись на обломках старого аэропорта, чтобы заправиться топливом, прежде чем отправиться обратно в города, где летающие аппараты были обычным делом.
Я не думал, что буду зажат между двумя предусмотрительно пристегнувшимися, хмурыми типами из КС на заднем сиденье двадцатилетнего автопривода, молясь, чтобы меня не забрызгало козлиной рвотой.
– Ужасная смерть. – Глаза козла сузились до щелочек, и я почувствовал, как сквозь шерсть бьется его сердце. – Похоронен в куче расплавленного металла. Раздавлен шинами восемнадцатиколесного грузовика. Раздроблен и перемолот, расшиблен в лепешку…
Каждый раз, когда он дергался, он был в дюйме от того, чтобы врезать мне по яйцам.
– Мы не умрем, – сказал я. Я даже склонялся к тому, чтобы напоминать козлу, как он тем же утром скулил о зеленых пастбищах, но не особенно хотелось навевать ему мысль о смерти.
Вместо этого я наплел ему историю, подсказанную президентом Бернхемом: что мы якобы возвращаем его Коуэллу для наблюдения в рамках важного обмена заключенными между НДС и Федеральной Корпорацией. Хотя он не был в восторге от возвращения на военную базу «Лагуна-Хонда» в Сан-Франциско, ему, казалось, нравилась идея быть ключом к какому-то договору дипломатических кругов.
