Но то было одиночество. Ах, какое то было одиночество. У меня была такая уйма времени, что я мог прочесть собрание сочинений Шекспира вслух разными голосами, притворяясь, что стою в театре. Это истинное наследие мозга, которым Альберт Коуэлл и его команда обученных фанатиков меня «наградили»: одиночество, преследовавшее меня, словно тень, со временем становилось лишь продолжительнее, мрачнее и глубже.
10
Первой вещью, которую я продал в своей жизни, была пачка Куриных ножек встряхни и кусни™ с добавлением «Ибупрофена», которую я украл из универсама где-то к северу от Рочестера. Через полдня я столкнулся с какими-то захолустниками, живущими вокруг старых химических полей и страдающими от сильных головных болей. Продал ее в три раза дороже, чем она стоила в боеприпасах; взял и продал по завышенной цене первым же пройдам, что попытались на меня наехать. С тех пор я и вступил на этот путь.
(из «Путеводителя афериста по Территориям Экс-США»)
Мы легли спать. В тишине я представлял себе, что слышу призраков старых нефтяников и их большие машины, которые все еще бурят, скребут и выкачивают из земли ее недра. Я слишком часто побеждал в игре «Мир в огне», топя солдат в карстовых провалах, подобных тем, что погребли тысячи людей в Оклахоме, где земля стала рыхлой, как фингал. А потому у меня больше не было никакого желания думать об этом.
История Барнаби продолжала будить во мне дурные чувства: у него и так была паршивая жизнь, а тут еще я обрекаю его мозг на филейную разделку
[57].
Во сне мне явился Билли Лу, израненный в кровь и покрытый швами, его глаза были криво посажены, а на груди и плечах чернели обгоревшие участки кожи. «Проблема в том, – сказал он, – что они не станут будить спящую собаку». Я уже понял, что он имел в виду, когда земля задрожала и старые скелеты животных принялись когтями выкапывать себя из могил.
Я проснулся от сигнала тревоги. Из трещин в потолке поднималась цементная пыль. Сначала я подумал, что проспал землетрясение. Но земля почти не дрожала, а пустые банки в подземном переходе привычно дребезжали.
Козел вскочил на ноги, в панике выпучив глаза.
– Что такое? Что случилось? – Он начал терять равновесие, ходил кругами, шатаясь, с окоченевшими ногами. – Что?
Слова с бульканьем застряли у него в горле. Все его тело будто прихватило, глаза закатились назад.
Потом он упал. На полсекунды мне показалось, что козел отбросил копыта и мне придется волочить труп до самого Тихого океана.
– Любопытно, – мягко сказала Рамми. – Я никогда не встречала козлов, падающих в обморок.
– Кого?
– Козлов в обмороке, – повторила Рамми. – Также известных как миотонические козлы: из-за состояния, называемого myotonia congenita, наиболее очевидным проявлением которого являются внезапные, резкие приступы…
Козел очухался и снова встал на копыта.
– Я в порядке! – задыхаясь, заявил он. – В порядке!
– Нам нужно выдвигаться, – сказал я. Подземный переход превратил пронзительный сигнал тревоги в отвратительный вопль, похожий на вой сотен тысяч даймоманов.
– Забавно, – сказала Рамми. – Частота сигнала тревоги почти идентична той, которую использует Кранч 407, чтобы предупредить город о проникновении нарушителей.
– Она идентична. – Я взвалил на плечи рюкзак. – И знаешь, что? Сейчас нарушители – это мы!
Мы выбрались на поверхность и обнаружили город Лилиан, невидимый за периметром огромных прожекторов, вглядывающихся в нашу сторону, подобно выпученным глазам. Луна висела высоко, сияя сквозь дымку зеленых облаков. Должно быть, было немного за полночь; мой пульс бился так быстро, что было трудно различить ритм моего смартбраслета.
Мы побежали. Козел наступал мне на пятки, продолжая бормотать: «Все хорошо, все хорошо, мы не умрем». Рамми вырывалась вперед, время от времени возвращаясь назад, подать знак – «чисто». Все это было похоже на «Мир в огне: апокалипсис», разве что было совсем не весело. Я все ждал, что нас вытащат из темноты люди Теннера Блайта, что раздастся резкий треск артиллерийского огня или же внезапная пуля пробьет мне ребра, вот только на этот раз поблизости не было менеджеров по здравоохранению, чтобы ее извлечь.
Как только мы добрались до конца платформы, тревога затихла. Металлические ворота открывали доступ к лестницам, которые вели вниз, к старому железнодорожному депо. Издалека ветшающие дома, старые предприятия и сгоревшие коробки заброшенных торговых центров походили на кожу старой цивилизации, прилипшую к воротнику нового города.
Козел миновал ворота, и я поспешил за ним. У Рамми было больше всего проблем. Она была стара, и прорезиненные суставы клинило. Но она все-таки справилась, мы вместе спустились по лестнице, и в наступившей тишине слышались звуки наших шагов.
Железнодорожное депо было забито старым хламом. Нам приходилось быть осторожными, чтобы не наступить на какой-нибудь шприц, и потому мы продвигались вперед медленно. Наконец, мы добрались до полосы тротуара, которая поворачивала на запад, и пошли уже по ней.
Тишина ничуть меня не успокаивала. Чем дальше мы удалялись от Лилиан, тем больше становилось не по себе. Если сигнализация сработала на нас, нас бы уже обнаружили. Но почему тогда не было преследования? Понять этого я не мог.
Разве что сирена сработала не из-за нас.
А это означало, что появится кто-то еще.
* * *
Время от времени в Кранч 407 штормовые ветры с запада сдували красную дымку, и дюжина ядовитых вихревых потоков загазованного воздуха сталкивалась определенным образом. Тогда мы могли увидеть, как сияют звезды над Пригорком. В такие ночи мы все устремлялись на крыши, рассаживаясь там так плотно, что достаточно было одному из нас пернуть, чтобы столкнуть другого вниз.
Моя мама не отличила бы созвездие от кенгуру, но это не мешало ей выдумывать что-то свое. Она изобрела имена для целой тучи звезд: «Лопата с дерьмом», «Тампон», «Ракета», «Купальня для шлюх», «Какашка и болт». Каким-то образом ее имена стали общеизвестны. Даже крошки, которые никогда ее не встречали, в ясные ночи выкрикивали, что с крыши 22-С видны «Какашка и болт».
Но здесь, в БХИ Тех, звезды были видны отчетливей, чем я когда-либо видел. Даже не задумываясь, я определил «Купальню для «шлюх», «Тампон» и все остальные созвездия, которым дала названия мама. Было странно осознавать, что те же самые звезды сияли там и до того, как на линии разлома произошли землетрясения и цунами смыло большую часть старой Калифорнии с побережья. До того, как Старый Нью-Йорк позеленел от мха и водорослей и поднимающиеся морские воды затопили Статую Свободы до самых ее сисек, а Нью-Йоркская Фондовая биржа превратилась в благодатную среду для обитания трехглазой рыбы и устриц, любивших полакомиться трупами. До того, как река Эксон-Миссисипи разом уничтожила сорок тысяч домов, когда прорвала дамбы. До того, как Техас открыл двери своего лагеря для заключенных и четыреста тысяч беженцев с побережья хлынули на север, чтобы испоганить свою жизнь в гниющем Временном лагере, некогда известном как Кентукки. До того, как взбунтовались дроиды, а Настоящие друзья© с севера закрыли свои границы для неграждан.
