Я кивнул, и он издал свой обычный гулкий смешок, а затем похлопал меня по плечу массивной рукой.
– Ладно, Траки Уоллес. Я поведаю тебе свою историю.
Что он и сделал.
Интермедия:
Легенда о Малыше Тиме
Я родился примерно в ноябре, в последний год существования США
[69], в штате Луизиана. Я был самым младшим из девяти детей и самый крупным из всех. Мама всегда говорила, что доктор, увидев, как выходит моя головка, едва не упал в обморок, а мои родные с самого начала не поспевали за тем, как быстро я рос – набирая силу не по дням, а по часам и вырастая из всей своей одежды.
Я никогда не видел отца; знал только, что его звали Нейтан Второй и что работал он стрелочником. Уже потом мы узнали, что его убило пушечным залпом в Александрии после вторжения Конфедерации
[70].
Мы были бедны, очень бедны, и я рос, испытывая постоянный голод. Еды никогда не хватало на всех, ни Оуэну и Тане, ни Крису с Мэрайей, ни Рональду и Элле, ни Реджи и Нейтану Третьему. Как только я научился ходить, я научился воровать. Тогда для всех были трудные времена, и наши полки были пусты, но мы с братьями, за исключением Нейтана Третьего, врывались в дома или в те маленькие столовые для бездомных, которые появлялись повсюду, и просто тырили оттуда все, что могли унести. Пару раз меня поймали, и мама отстегала меня ремнем или розгой; и все же она не могла долго на меня злиться.
Мне было восемь лет, когда налетел первый ураган «Ной»
[71]. После первой же недели дождей мама сказала, что это не может длиться вечно. И после первого месяца, когда на наших трусах от «Skivs» выросла плесень и даже тараканы начали тонуть, мама сказала, что это не может длиться вечно. И когда река Эксон-Миссисипи вышла из берегов и в мгновение ока смывала целые города, и каждый день дороги были забиты бедняками в мокрой одежде, бредущими на север, она сказала, что это не может длиться вечно. Через шесть месяцев уже невозможно было понять, откуда берется вода: весь мир залило водой, и все кругом гнило, и у нас не было никакой еды (а то бы я и в ус не дул), кроме той, что приносили приплывающие на каноэ и лодках аферисты. Моя мама шутила, что после распада США дела у нас обстояли лучше всех: «патаму шо мы перешли от жизни в глубинке, в богом забытом городке, к видам на океан прямо за дверью», а во время сезона дождей океан был даже в помещении, так что мы привыкли, просыпаясь, вставать ногами в лужу по щиколотку.
Знаешь ту избитую фразу про Луизиану? Она не пала. Она утонула.
Но вот что я вам скажу: когда распространилась инфекция, смешного было мало. От той дряни, что развелась в этих водах, твои внутренности вспыхивали, заставляя дерьмо литься из тебя таким, типа, ливнем. Ее называли Черным Поносом, и будь вы так же окружены водой, как мы, то не смогли бы найти ни единой капли воды, не подверженной этой заразе. Она унесла жизни двух моих сестер, Мэрайи и Эллы, а также жизнь Оуэна, если учесть, что он застрелился, после того как его жена изговняла жизнь себе и их ребенку.
Когда мы начали подумывать о том, чтобы уехать в лагеря беженцев в Теннесси, до нас стали доходить слухи, что те временные лагеря точно так же погрязли в своем дерьме и были переполнены, что там не было ни чистой воды, ни работы, ни помощи и что эти лагеря вряд ли можно было назвать временными.
Это были трудные времена. Моя старшая сестра Таня сбежала и стала прихожанкой Церкви Грейсленда
[72]. И я ее в этом не виню. В те дни ее последователи были повсюду. Раньше мы часто видели, как они расхаживают по слякотным улицам в ослепительно-белых одеждах и с зачесанными назад волосами, собираются группками перед старыми рынками, поют небесам «Гончую собаку» и ждут, когда Элвис за ними вернется.
Когда мне было десять, до нас начали доходить слухи, что Конфедерация наступает, захватывая территории от Шарлотт до Монтгомери, и было похоже, что наш безымянный клочок старой Луизианы мог стать следующим на очереди. Вместо этого Суверенная нация Техаса маршировала, сжигая все вдоль побережья Луизианы и претендуя на все земли, что оккупировала. Эти парни из Техаса взяли под контроль наши полимеры и грузоперевозки, они привезли с собой большие океанские буровые установки и северокорейские подводные лодки для патрулирования вод. Они вложили немного денег в лагеря беженцев, чтобы те могли построить дороги, и начали перевозить тысячи баррелей нефти – и все эти деньги шли напрямую через Луизиану к центральному поясу, не оставляя нам ни гроша.
К тому времени мне исполнилось пятнадцать, и я уже зарабатывал деньги, выполняя то тут, то там кое-какую работу, но на свою зарплату я не мог особо ничего купить, потому что с нами расплачивались лишь старинными монетами из гиблых мест. Всякий раз, как вам было что-то нужно, приходилось за это торговаться: моя рубашка за твои Молочные продукты™, полдня кровельных работ за пару горстей Даймас™.
Да, и вот еще что. Все эти годы у моей мамы от работы с полимерами были проблемы со спиной. Она сильно пристрастилась к даймо, после того как его начали перевозить, минуя наш район, аферисты на кормах своих каноэ, а вскоре и я сам пошел по этой дорожке. Я, Реджи и Крис как-то cварили даймо, чтобы получить ознобин, и скурили его с нашей мамой, и это был единственный раз, когда мы увидели, как она смеется, по крайней мере, до тех пор, пока она не начала плакать.
