Она поспешила прочь. Даже ее жировые складки затряслись. В «Старлайте» уже звучало эхо от свиста хлопающих дверей и криков паники. Я не знал, сколько людей было заперто в его неуютных номерах, но был готов поспорить, что почти все они занимались чем-то незаконным.
– Пожарная лестница, – сказала Рамми.
Единственное окно было тщательно закрашено – типичная страховка, чтобы ознобинщики не прыгали вниз, когда начнут спускаться. Я знал, что окно в нашем номере выходит на переулок, потому что вонь от мусора и мочи проникала даже сквозь стекло. Но было слишком темно, чтобы разглядеть, что там внизу, и понять, больно ли будет падать с четвертого этажа.
У нас была минута, максимум – две. Я попытался разбить окно кулаком, но только сбил себе костяшки на двух пальцах.
– Может, поможешь, Тим?
На лестнице послышался топот ног и бормотание Мамаши Шухер, которая перебирала извинения, просьбы притормозить, подождать-черт-побери-всего-секунду.
Тем временем Малыш Тим стоял и пялился на окно так, словно никогда раньше ничего подобного не видел.
– Ну же, Тим. – Из-за паники я чувствовал во рту металлический привкус, словно уже словил пулю.
Прошла целая вечность, прежде чем он сжал кулак и сделал замах. На пожарную лестницу обрушилось облако кремнезема: ржавая, чешуйчатая, мерзкая дрянь, сроднившаяся с этой ночлежкой сильнее, чем жвачка, сроднилась с богослужениями южан. В переулке четырьмя этажами ниже разместился захламленный лагерь бродяг, заполненный самодельными палатками, старыми матрасами, грязными заплесневелыми простынями.
– Ты точно этого хочешь? – Барнаби как будто сомневался.
– У тебя есть идея получше? – парировал я.
Малыш Тим протянул руку, чтобы проверить надежность перил. Они оторвались, оставшись у него в руке.
– Ой, – сказал он.
Постепенно вся эта крысиная западня стала накреняться все ниже, ниже, ниже. Я едва не бросился в окно вперед головой, пытаясь удержать ее, как будто это могло что-то изменить, но промахнулся всего на пару дюймов. С грохотом, тряской и всхлипом все рухнуло вниз, в вонючий переулок, ударившись о землю с металлическим грохотом, отчего у меня свело зубы. Падение обрушило запутанные веревки с развешанным бельем, незаконные линии водоснабжения, искрящиеся портальные кабели. С полдюжины бомжей, гнездившихся в палатках и матрасах своего лагеря, ныряли в поисках укрытия.
– Ой, – повторил Малыш Тим.
– Похоже, нам придется прыгать. – Падение может убить нас, но попасть в окружение наемников было бы гораздо хуже. Если они отправят нас в Техас, меня в итоге выпотрошат, как Тима, отправят в охотничий заповедник или еще что похуже. Что будет с Рамми, боюсь даже представить. – Вперед. Прыгай. Давай.
Малыш Тим почесал шрам на лбу.
– Я этого не говорил, Траки, но я никогда не был большим поклонником высоты…
– Сделай это. – Я его подтолкнул, и это выглядело так, словно муравей пытается сдвинуть с места советский танк-тральщик.
Ему удалось пролезть в отверстие. Когда он упал, я не услышал ни крика, ни стона и решил, что это либо хороший, либо очень плохой знак.
– Ты следующая, Рамми.
Рамми не стала спорить, но по выражению на ее интерфейсе я понял, что она испытывает сомнения. У нее было больше шансов получить повреждения, чем у любого из нас. Я мог лишь надеяться, что тот волнолом из мусора, который пеной заполнил переулок, смягчит ее падение.
Мне пришлось подтолкнуть Барнаби к окну. Он был тяжелее, чем казался, и, упершись подбородком в подоконник, не отпускал меня, сколько бы я ни толкал.
– А я думал, козы хорошо умеют лазать, – сказал я.
– Лазать, – повторил он, отпуская подоконник. – Но не спускаться. Кроме того, это же совершенно другой вид…
Я вытолкал его, лежащего на боку и вопящего, наружу.
Как раз вовремя: в ту же секунду в дверь ворвались пятеро телохранителей с пистолетами на изготовку, и все вместе принялись на меня орать.
– На колени! – ревел стрелок напротив меня сквозь металлическую зубную пластину. – На колени и руки на землю!
Я схватил рюкзак. Я прижимал его к груди, когда один из них выстрелил, и залп был такой сильный, что колени задрожали и меня отбросило назад. На секунду мне показалось, что я мертв. Затем я ударился коленями о подоконник и взмыл в воздух под шквалом артиллерийского огня.
21
В этом мире есть только три вещи, на которые можно положиться: смерть, проститутки и аферисты, которые предлагают тебе купить упаковку с презиками через два дня после того, как она тебе понадобилась.
(из «Путеводителя афериста по Территориям Экс-США»)
На долю секунды я стал невесомым.
В следующую долю секунды я врезался в палаточную ткань и постельное белье, устилающие глинистую почву, и приземлился на спину в кучу гниющих матрасов. Ветер выбил из меня дух, и это даже к лучшему, поскольку повсюду стоял запах дерьма. Высоко над собой я разглядел окно номера 403 и синеву траектории выпущенных пуль. Высоко над ним – дымку звезд, похожую на ауру.
Затем небо закрыла огромная черная планета с хребтом из белых зубов.
– Ты жив, – сказал Тим.
– Это ненадолго, – ответил я.
Темные силуэты столпились у открытого окна над нами, и в тишине снова прогремели выстрелы. Малыш Тим поднял меня на ноги. Вместе мы пронеслись через обломки палаток и картонных жилищ. Барнаби прыгал и уворачивался, пробираясь сквозь груду людского имущества. Рамми перекатывалась на своих гусеницах и бульдозером прокладывала себе путь по переулку, разрушая еще больше самодельных жилищ, уклоняясь от наркоманов, разбуженных ото сна градом пуль.
Там, где какая-то пуля отколола кусок кирпича, мы проскользнули за угол, а затем нырнули в толпу. Малыш Тим все еще сжимал свою руку в перчатке у меня на запястье, и мне казалось, что моя рука вот-вот вылетит из сустава. Мы бежали по улицам зигзагом, пока не потеряли боевиков из виду, по крайней мере, на время.
– Что теперь? – спросила Рамми. Мы нырнули под темный навес кинотеатра прошлого века, чтобы перевести дух.
– Нам нужно перебраться через границу. – Я задыхался от острой боли в боку. Когда я положил руку на ребра, то в который раз готов был поклясться, что чувствую, как под кожей пульсирует нечто твердое. – Я могу провести нас через все двери. Но это дорого нам обойдется.
– Дорого – это сколько? – спросил Малыш Тим.
Я ответил ему, и он присвистнул.
– Тысяча долларов свободы, – повторил он. – Да я в жизни не видел столько налички.
– У тебя вообще есть хоть какие-то деньги? – спросил его я.
Он порылся в карманах своей куртки – их было так много, что он постоянно терял то, что ему удавалось раздобыть, и наконец извлек оттуда горсть мелких монет из четырех разных стран, часть из которых была облеплена растаявшей жвачкой и присыпана хлопьями табака.
