Берни избавила меня от мучений, просто угадав.
– Ты же из Корпорации, да, пацан?
– С одного из аванпостов, – ответил я
[107].
Она махнула рукой.
– Позволь поведать тебе свою историю, сладкие щечки. Я патриот, ясно? Я такой же техасец, как и они. Мой брат потерял руку, отбивая атаку на пограничную зону, пришлось достать ему один из таких отстегивающихся протезов, и с тех самых пор этот кусок дерьма втягивал его во всевозможные неприятности. Едва ли можно выйти на улицу, не ударив кого-нибудь кулаком по морде. А мой дедушка рассказывал истории о голодающих. Знаете, как он зарабатывал на жизнь? Прочесывал дороги в поисках лежащих кверху брюхом ящериц и змей, которые пробыли на солнце не слишком долго. Они ловили птиц, когда те падали с неба. Он называл свой взвод «Ребята Икара», потому что этот тупой cabron пытался слетать на Юпитер, надеясь найти место получше этого. Ха.
Я мог бы сказать, что уже слышал от мамы истории о Голоде – или, точнее, о Пяти месяцах холодов, которые ему предшествовали. За несколько лет до моего рождения, во время восстания андроидов, которое охватило Кремниевую долину, Техас прекратил поставки нефти в те страны, которые не захотели оказать Настоящим друзьям© с севера помощь в подавлении восстания
[108]. Тогда на всем восточном побережье выдалась суровая зима, и не менее жестокая зима стояла на равнинах – это было за два года до Ноевых ураганов, но, по сравнению с тем, что нас ожидало в будущем, это было лишь каплей в море, и все же холода в тот год побили все рекорды на сервере. Федеральной Корпорации едва хватало нефтепродуктов, чтобы закрутить гайки. С декабря по апрель замерзло триста тысяч человек, и это только по официальным подсчетам
[109].
– Дело в том, что нет более преданного техасца, чем я. Но давай начистоту: ты всего лишь муравей, да и я тоже. Все это не наши войны. Мы – те, кому приходится жить в этом навозе. – Берни вставила в трубку картридж со свежаком и зажгла ее. – Ты раньше бывал в Техасе?
Я прижал банку со сладким чаем к шее. Кусочек тающего льда соскользнул вниз, коснувшись моей спины.
– До прошлой недели я даже никогда не покидал Кранч 407, – признался я.
– Ну, тогда просто держи свои зенки открытыми. Сейчас ты в стране свободы. Некоторые из больших мальчиков не слишком жалуют чужестранцев.
– Где именно мы находимся? – спросил я.
– Раньше это место называлось Пампа, – ответила она, – пока корейцы
[110] не выкупили тюрьму, чтобы разместить здесь один из своих заводов. Теперь это Пампа-Чучхе максимум, и десятая часть аккумуляторов в отечественных плазмах выпускается на этом самом тюремном дворе. Двадцать седьмая по величине тюрьма в этой стране.
Я не мог себе представить, как тут вообще могло быть двадцать шесть тюремных городов, больших, чем тот, который я видел на закате, и я ей так и сказал.
– Мой милый, – сказала она, – разве ты не слышал, что в Техасе все гораздо больше? – Она открыла свою банку со сладким чаем. – Будем.
Я знал, что нам пора выдвигаться. И все же после того как мы провели какое-то время в Подземке, было приятно находиться в этом патио, наблюдая за вереницей фанерных ночлежек и развалин Прежнего мира, доходящей до сверкающих тюремных двориков с их дымовыми трубами и угольными бункерами. Барнаби обнюхивал какие-то кактусы, пробивающиеся через ступени, а Рамми держалась в тени, пока Малыш Тим и Берни болтали о друзьях, которых они когда-то знали, о стычках вдоль границы с Колорадо и возможности войны с Новым Королевством Юта за струйку воды из Стран бассейна.
Затем Берни неожиданно села. Поднявшись со своего места, она медленно потянулась за винтовкой.
– В чем дело? – спросил я.
Она резко на меня зашикала.
– Это одна из тех тварей, о которых я тебе говорила. – Она искоса посмотрела во двор. – Дикие псы.
Между обветшалыми ночлежками, сминая опаленную траву, пробирался какой-то мужчина. Порой он наклонялся, чтобы что-то поднять. Он разговаривал сам с собой. Через разделяющее нас расстояние до моего слуха долетали обрывки речи: «Никогда. Безнадега. Наказание».
Берни приставила винтовку к плечу.
– Мы начали замечать их несколько недель назад, они были настолько обдолбанными, что не поверишь. – Она не двигалась, даже не моргала, просто стояла на месте, прицеливаясь одним глазом. – Мы называем их дикими псами, потому что они сходят с ума. Они, как животные, исходят пеной и плюются, к тому же они опасны.
«Прыг-Скок». Должно было, это он. Несмотря на то, что температура была, по ощущениям, выше ста градусов, меня бил озноб.
– Черт побери. – Берни харкнула на крыльцо комок зеленой слюны. – У этого пса есть пистолет.
Теперь он оказался достаточно близко, чтобы я мог рассмотреть, как он выглядит. Я никогда не видел такого лица – как у трупа, выкопанного из земли. Когда он поднял руки, стала заметна выпуклость, скрывающая револьвер у него за поясом.
– Ладно. – Барнаби вскочил на ноги. – Похоже, у вас все под контролем. Думаю, я просто ненадолго загляну внутрь, спрячусь от надоедливых мух. – Он начал отступать к двери. – Кому-нибудь что-нибудь нужно? Нет? Здорово.
Но когда он обернулся, то запустил в воздух пустую банку из-под пива прямо с того места, где она стояла. Банка отскочила от крыльца и приземлилась в грязь. Берни застонала, Барнаби захныкал, Рамми сказала: «О, нет!», а Малыш Тим воскликнул: «Что… о, нет!». А я просто потерял дар речи.
