Я снова положил руку ему на голову.
– Еще успеешь, – ответил я, а что еще я мог сказать? Мы все даем обещания себе и друг другу, особенно когда наши обещания – ложь. – Еще успеешь.
* * *
Мы здесь поджаримся, и мы все это знали. Мы умрем здесь, в Пыльном Котле, ранее известном как Аризона. На многие мили вокруг раскинулся белый, как кость, мир; лишь ветер свистел в этой пустоте.
Мы пробирались через воронки от бомб и осматривали торговые центры, превращенные в руины при помощи СВУ
[124]. Опрокинутые цистерны с водой казались разбитыми яйцами, валяющимися в пыли. Старые танки Техасского ополчения до сих пор ржавели от непогоды, а окна уцелевших ночлежек закрывали доски от ящиков с гуманитарной помощью из Халлоран-Чьянга, покрытые десятилетним слоем темно-бордовой пыли, которая покрывала все вокруг. На горизонте виднелись развалины палаточных городков. На растрескавшихся лентах шоссе стояли автомобили с запыленными двигателями и резиновыми покрышками, уже давно прилипшими к асфальту: памятники последнему, отчаянному, исходу.
При случае я сбегал на Дорогу из желтого кирпича, всего на пару минут за раз, пытаясь выжать из своего аккумулятора все до последней капли. Я стоял перед симуляцией фонтанов, погружая руку в зернистую от пикселей воду. Или же прогуливался по затененным виртуальным залам, воображая, что мне по силам оставить свое настоящее тело позади, отбросить его, точно старую шкурку.
Когда у меня еще оставались силы на то, чтобы разговаривать, я разговаривал с Плохой Кисой. Даже в рамках интерфейса в симулированном пейзаже, заполненном наркоманами и педофилами, я сумел забыть о том, что в Кранч Юнайтед меня заблокировали и объявили вооруженным террористом. Я сумел забыть про Джареда и Аннали, забыть про маму, забыть о том, что утратил или был вынужден оставить позади.
Я узнал, что ее настоящее имя Эвалин и она живет на восточном склоне горы Худ в Новом Лос-Анджелесе, с двумя младшими братьями, мамой и тремя БЕРТИ
[125], андроидами, которые ее вырастили. Ее родители развелись, после того как ее отец влюбился в длинноногого аватара из точки доступа виртуальной реальности и потратил на нее половину семейного состояния, купив ей новые плагины и флеш-скины. По словам Эвалин, сейчас он в завязке, но она не уверена, что когда-нибудь сможет ему доверять.
Ее любимым запахом был силикон.
Я узнал, что у Эвалин, когда ей было двенадцать, возникла навязчивая идея отыскать ту самую родительницу, которая вынашивала ее в одной из клиник, что располагаются на цокольных этажах. Однако она сумела выяснить лишь ее номер: 224w. Я узнал, что ее мама очень злилась, оттого что генная модификация, на которую они потратили целое состояние, не избавила Эвалин от язвительности или от привычки грызть ногти.
Я узнал, что ее братья были похожи на отца, а она пошла в мать, но их гены каким-то причудливым образом смешались, и ей досталась заячья губа. Мама подумывала срезать ее бритвой, но перестала подкалывать дочь, когда Эвалин пригрозила, что побреет голову в знак протеста.
Я узнал, что однажды она заблудилась в одной из резерваций бедняков по ту сторону от 405-го шоссе и ее окружили крысы. Какие-то жители трущоб пришли на выручку и помогли от них отбиться; по ее словам, все они разводили кошек размером с кислородный фильтр, чтобы не дать грызунам приближаться к их лагерю.
Если у нее когда-нибудь появится кот, она назовет его Борисом. Просто так, без причины.
Просыпаясь, я первым делом думал о ней. Закрывая глаза, я напоследок думал о ней. Она заполняла мои сны, вытаскивая из кошмаров, в которых на меня надвигался Марк Дж. Бернхем в инвалидном кресле размером с десятитонный тягач, а Яна Рафикова смотрела на меня, моргая, глазами шестнадцатилапого пустынного паука.
Мне было приятно думать о ней под голубым куполом неба, в окружении голливудских дворцов виртуальной реальности, фабрик по производству питательных таблеток и клиник Силиконовой коррекции внешности
[126], превращающих людей в их любимых знаменитостей. Как ни странно, стало легче, когда я осознал, что в реальной жизни у меня с ней не было ни единого шанса. Если я останусь в живых, это не поможет мне стать богачом, как не поможет мне стать достойным ее.
И потому мне будет не так обидно умереть.
– Какой твой любимый звук?
– Шум дождя над оросительным каналом.
– Какое твое любимое время суток?
– Рассвет. Иногда они ошибаются с проекцией, и солнце восходит в полуночном небе.
– Кем бы ты стала, если бы могла стать кем угодно или чем угодно в целом мире?
Мой вопрос заставил ее задуматься. Внезапно она продолжила говорить.
– Я скажу тебе, кем бы я не хотела стать, – сказала она. – Я не хочу быть похожей на своих родителей. – И спросила: – Ну а ты?
«Твоим парнем», – едва не сказал я. Вместо этого я напечатал: «Котом по имени Борис».
Я думал, она рассмеется. Но вместо этого ее уши слегка поникли, а глаза стали фиалковыми.
– Ты постоянно задаешь мне вопросы, – тихо сказала она. – Когда настанет мой черед?
Я был так слаб, что едва мог свайпать команды. «Скоро, – ответил я. – Обещаю».
Но как только мои слова поплыли в пространство между нами, превращаясь в аудиосигнал, симуляцию разрезали на резкие вспышки красные огни. У меня кончилось питание.
Я знал, что больше никогда ее не увижу. Я попытался как можно скорее запомнить ее радужки, мягкий пушок шерсти между ушами, розовое пятнышко носа. Но я был слишком измотан. Я не мог сосредоточиться.
Она склонила голову набок.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке?
Я был уверен. Во рту вдруг появился горький привкус: я плакал. Но мне нужно было уходить.
Внезапно она протянула руку, чтобы ко мне прикоснуться – впервые за все время. Но, конечно, я этого не почувствовал.
– Послушай, – сказала она со внезапной настойчивостью. – Я хотела тебе сказать…
Но я так и не узнал, что она собиралась сказать. В ту же секунду симуляция исчезла, и она исчезла вместе с ней, а мой визор погас.
* * *
Когда я проснулся, надо мной склонился Малыш Тим. Судя по всему, он уже давно пытался меня поднять. Я хотел спросить, который час, но во рту пересохло. Слова застревали у меня в горле, как мел. Привкус напоминал содержимое пурина.
– Вот, – сказал он. – Выпей это.
