– Не волнуйся, ковбой. – Она потащила меня влево, сквозь размытое пятно вращающихся дверей в клуб, где было так шумно, что визор расшиб мне лоб. – Добро пожаловать в клуб «ЭкСтази».
В клубе оглушительно громко играла музыка, над головой крутили психоделические каналы дополненной реальности, а на хорошо смазанных шестах со скоростью шестьдесят миль в час вращались Раамы. Там были тысячи потных лупоглазых тусовщиков. За стойкой трехуровневого бара мы посасывали парообразный алкоголь из цилиндрических бонгов и вдыхали ароматизированные метанолом крошки. Затем Марджори перелезла через стол из полированного сплава, чтобы смешать нам по старинке напитки, продемонстрировав натянутые между двух идеальных ягодиц стринги.
Я хотел поцеловать ее. Я хотел поцеловать ее туда.
Я был пьян. Я танцевал. Я рассказывал одному из друзей Марджори о смешанных браках и правах андроидов, даже не зная, на чьей он стороне, спорим ли мы или же говорим об одном и том же.
Мы выпили в баре еще несколько шотов с одной холостячкой, отмечавшей последний вечер своей свободной жизни, перед тем как отправиться в Дакоты
[143]. Там, благодаря Льготной программе закона о гендерном равенстве
[144], она выйдет замуж за парня, которого никогда не встречала. Затем одна из подружек Марджори показала мне свою идеальную попку, которую продала ради спонсорской поддержки производителя туалетной бумаги и реклама которой теперь светилась так ярко, что логотип мигал на простынях, даже когда она спала.
Я ничего не соображал, как и любой даймоман под кайфом. Марджори рассказывала мне длинную историю о какой-то газовой установке и подземном пожаре, который унес жизни четырехсот андроидов, а потом расплакалась, и ее слезы были похожи на антифриз.
Марджори хотела заглянуть в новый бар, который только что открылся, где к каждому третьему напитку подавали шот с O2, чтобы можно было продолжать танцевать, но очередь туда растянулась до противоположного конца квартала. В итоге мы оказались внизу, в подземных кладовых, простиравшихся на многие мили под зданием казино, где под льняными простынями были сложены сломанные роботы и ящики с ингредиентами для Настоящей еды™ от Кранч.
– Смотри – Марджори отодвинула в сторону ящик с логотипом «Кранч», за которым скрывался люк; я, увидев его, вспомнил ссору с Эвалин, маму и четвертое сентября, и меня стошнило. Комната завертелась перед глазами, и я не мог понять, то ли я в самом деле это видел, то ли просто был пьян.
Когда она открыла люк, дуновение затхлого воздуха донесло до нас звуки далеких голосов.
Перевалившись через край, я увидел зубчатую лестницу и длинный грязный туннель.
– Ты работаешь на Железке?
Она встала, отряхивая руки.
– Чего?
– Неважно, – пробормотал я. По какой-то причине при виде туннеля у меня по коже поползли мурашки.
– Что это?
– Мы называем их склепами. – Она нашла новый картридж для электронных сигарет и теперь выдыхала запах ароматизированной травки мне в лицо. – Эти туннели тянутся на мили.
– Для чего они нужны?
Она пожала плечами.
– В былые деньки VIP-персоны тайно пробирались по ним между казино и клубами. Они до сих пор иногда так делают. – Она посмотрела на меня. – Но теперь ими пользуются в основном курьеры.
Все мое возбуждение перетекло от головы к коленям, и от этого они размякли.
– Наркотики?
Она рассмеялась.
– А что еще, по-твоему, питает это место? Эти туннели ведут в Денвер. – Она уже собиралась опуститься вниз, но тут заметила выражение моего лица. – Эй! Ты в порядке? – Она выбралась из туннеля и закрыла люк. – Знаешь, я же просто прикалывалась. Я никогда не видела в туннелях ничего, кроме бесплатной выпивки. Серьезно.
Но эта мысль подействовала на мое настроение словно мачете и напомнила мне о Рафиковой, «Прыг-Скоке» и обо всем остальном.
– Честно говоря, я немного устал, – сказал я. – Да, можно и так сказать.
Она долго на меня смотрела. Затем, не сводя с меня глаз, завела руку за спину. Когда она расстегнула молнию, ее платье соскользнуло с кожи с такой легкостью, словно их отделили друг от друга. Бретельки оголили плечи. Кружевные детали на ее декольте расцвели на грудях, оставив их обнаженными, словно семена. Единственная заминка возникла с бедрами – ей пришлось слегка подвигать ими, – и вот она уже стояла передо мной нагая, если не считать узенькой полоски белья и зашнурованных ботинок. Ее кожа в моих руках была теплой и мягкой. Все те мгновения, которые я успел прожить, наполнили собой эту комнату, растворились в жидком холодном привкусе ее губ и ее бедер, тершихся о мои. Единственная вещь, которая помешала мне потерять девственность в своих штанах, это алкоголь (спасибо, Господи, за алкоголь!).
Я остался без штанов. Она взяла его в рот: мой первый минет. Затем стянула нижнее белье до лодыжек, и в последнее мгновение я увидел, что она на меня не смотрит. Ее взгляд расфокусировался, словно она смотрела на сетчатке какой-то старый канал.
– Так ты?.. – Прежде, чем я успел ответить утвердительно, она направила меня внутрь себя.
Я должен был радоваться. И я радовался, в каком-то смысле. Но с другой стороны, впервые в жизни я почувствовал, что знаю то, что чувствовали куски хлорированного полиэтилбуритана, когда двигались вниз по конвейеру.
Я впервые занимался сексом – в затхлой кладовой, с девушкой, которая на меня даже не смотрела. В изменчивых видениях ко мне явилась Эвалин: ее черная шерсть между ушами, прямой и дрожащий хвост, девушка с заостренным подбородком и челкой, похожей на бахрому, – такой я ее себе и представлял. Кончив, я почувствовал дрожь, почувствовал, что меня пронзил холод.
Потом все закончилось. Я больше не был девственником. Я «забил шайбу», «кинул палку», «отжарил», «трахнул», «чпокнул», «жахнул», «вдул», «присунул», «сразил ее наповал».
