Но мы не успели далеко уйти. Единственную дорогу в город оцепил полк либертинских солдат. Дорога превратилась в автостоянку: херова туча каталок, фур, фургонов, малолитражек, мопедов и грузовиков размыла асфальт своими выхлопными газами. Мы присоединились к очереди, стали медленно продвигаться вперед.
– Что происходит? – спросила Рамми. Она была подавлена, с тех пор как мы узнали, что Кремниевая долина закрыла границу. В последнее время у нее появилась еще одна человеческая черта: она срывалась всякий раз, когда мы плохо на нее смотрели, часами дулась, критиковала вождение Тима и запах шерсти Барнаби. Ее раздражал звук моего дыхания; а то, как я глотал, раздражало ее еще сильней.
Барнаби высунул голову в окно, чтобы лучше видеть.
– Они обыскивают машины одну за другой.
Мои внутренности скрутило.
– Что они там ищут?
Но на этот раз ему нечего было сказать. По моей шее скатилась капля пота.
– Я попробую разобраться, где-что-и-как, – сказал Малыш Тим и принял форму оригами, чтобы протиснуться в дверь.
Я проскользнул на водительское сиденье и продвинул нас на несколько дюймов вперед, как только солдаты пропустили через оцепление еще одну машину. От жары силуэт Малыша Тима мерцал по краям, пока он быстро шел вдоль дороги, направляясь к солдатам на посту. Я убеждал себя, что нет причин дергаться: у нас есть документы, и достаточно бабла для взяток, если уж на то пошло. Скорее всего, оцепление было обычной практикой и проводилось с целью выявления техасских повстанцев или проверки граждан НДС на наличие оружия и контрабанды. И все же мой живот продолжало сжимать от плохого предчувствия.
Малыш Тим вернулся через несколько минут, мрачный и потный, пробираясь через переплетение машин и двигаясь быстрее, чем когда-либо прежде. И как только он встретился со мной взглядом, я все понял.
– Тебе нужно спрятаться, – сказал он в промежуток между судорожными вдохами, едва проскользнув внутрь. С него тек пот. Температура подскочила до 120°. – Тебя ищут на контрольно-пропускном пункте.
– Ищут меня? – Даже несмотря на то, что я этого ждал, даже несмотря на то, что плохое чувство скользнуло вниз в мой пах и словно бы осело там, где ему было самое место, я внезапно почувствовал, что мои мозги превратились в кирпич.
– Они заключили сделку с Федеральной Корпорацией. – Он оттащил меня с водительского сиденья. – Если они поймают террориста, то получат руку помощи в боевых действиях. Ты должен спрятаться.
– Да, я тебя слышу. Меня слегка глючит. Здесь негде спрятаться.
Грузовик был приспособлен для дальних путешествий, но не для проживания; там была узкая кровать, два скользких сиденья, покрытых мягкой дубленой кожей, глядя на которую я пытался убедить себя, что она не была человеческой, несмотря на периодически встречающиеся детали в виде сосков
[149], мраморный рабочий стол и золотой толчок – вот и все. Я даже не боялся, мне просто было дурно: выхода не было, мне некуда было деваться.
– А как насчет туалета? – спросила Рамми. По крайней мере, у нее наконец-то прошло плохое настроение (быть может, когда армия Либертина отрубит мне голову, она даже снова улыбнется).
Тим покачал головой.
– Они осматривают все большие грузовики. Они вытряхнут его в один момент.
– Мы можем им сказать, что он болен, – настаивала она. – Мы можем им сказать, что у него вирус С1 или что он подхватил у болотной стрекозы чуму.
– Он и в самом деле выглядит слегка пустулезным, – задумчиво сказал Барнаби. – Они могут и поверить.
– Они просто приведут жестянок. Прости, Рамми, – быстро добавил Тим, – но у тех роботов вместо мозгов стоят переключатели. Если они поймают Траки со спущенными штанами, то устроят его яйцам перепад напряжения просто ради повышения.
– Но ему же больше некуда деваться, – сказала Рамми. Несмотря на то, что она говорила тихо, брошенные ею слова упали, точно артиллерийский снаряд, и уничтожили панику. Повисло долгое и ужасное молчание.
Мне больше некуда было деваться.
Малыш Тим отвернулся, поскольку протяжная кошачья трель клаксонов подхватила привычный призыв двигаться дальше: очередь машин снова поползла вперед. Рамми смотрела на меня с такой жалостью, что я едва не посоветовал ей перезагрузиться. Не говоря ни слова, Барнаби подбежал к водительскому сиденью, включил ручную передачу и мягко нажал на газ, чтобы продвинуть нас вперед.
Мы уже подъехали достаточно близко, чтобы слышать, как солдаты выкрикивают друг другу инструкции и приказывают людям выйти на солнце, требуя, чтобы идентификационные чипы, адреса ППИ
[150], образцы крови, изображения сетчатки глаза или татуировки со штрих-кодом были подготовлены для проверки.
Я попытался улыбнуться, но мои губы казались двумя резиновыми дилдо, прикрепленными к моему лицу, и разве что слегка дрожали.
– Ну, похоже, мне не хочется в туалет, – сказал я, пытаясь пошутить. – Я и так по уши в дерьме.
Никто не засмеялся. И вдруг Тим поднял голову, его лицо оживилось; таким я никогда его не видел. Казалось, будто из его глаз повалил густой туман, – на секунду, даже невзирая на шрам, он стал совсем не похож на Соломенного человека.
– Дерьмо! – сказал он. – Да. Куча дерьма!
– Нет. Не дерьмо. Дерьмо. – Он посмотрел на меня так дико, так радостно, что на секунду мне показалось – он совсем спятил.
– Вот где ты можешь спрятаться. В куче дерьма.
Рамми догадалась на долю секунды раньше меня.
– Фекальный бак, – воскликнула она.
Я немного подождал, надеясь, что кто-нибудь признается, что это была шутка. Но никто так и не признался.
– Черт возьми, – сказал я. – Вы это серьезно?
Словно бы отвечая на мой вопрос, нас начал подталкивать вперед еще один гудок автомобильного клаксона. Теперь я мог разглядеть оцепление – сучковатую стену из обломков древесины, которую перекатывали взад-вперед через дорогу два узкоглазых подростка.
