Третья причина, определившая столь почетное место новой книги в творческом наследии, связана с высоким литературным качеством текста. Хотя во время подготовки сборника к печати автор и использовал уже опубликованные статьи и сохранившиеся черновики, различные версии эссе показывают, что он уделял много внимания и тратил много сил на редактирование, казалось бы, уже готовых кусков, причем правил не только стилистику, но и содержание. Результат этой титанической работы впечатляющ. «Очерки о Бальфуре, Асквите, Керзоне и Биркенхеде содержат фрагменты, которые после прочтения словно остаются выгравированными в уме», – комментирует Рой Дженкинс
[324]. Каждый читатель сборника, где одновременно сочетаются легкость стиля и глубина изложения, может насладиться наиболее понравившимися ему фрагментами. Упоминая о стиле Черчилля, ограничимся только одной фразой, которая не просто завершает эссе про Керзона, а четко, без лишнего пафоса, но с пленяющим красноречием выражает разнообразие и трагизм жизни несостоявшегося премьера: «Утро было золотым, день – бронзовым, а вечер – свинцовым. Но все три элемента были цельнолитыми и отполированными до блеска, соответствующего их красоте»
[325].
Говоря о литературных достоинствах сборника нельзя не сказать про еще один немаловажный фактор. Не считая поддержки в сборе материала со стороны Маршала Дистона (1893–1956), на этот раз Черчилль обошелся практически без привлечения помощников. В работе над сборником автор был предоставлен сам себе, своему воображению, опыту и таланту. «Великие современники» – это Черчилль в своей лучшей форме, на олимпе возможностей, в розе ветров своих способностей. Возможно, это прозвучит резко, возможно даже, что некоторые с этим не согласятся и в какой-то мере будут правы, но, если не брать военных выступлений, где под гнетом тяжелейших проблем и в условиях всепроникающего стремления сплотить и воодушевить народ красноречие Черчилля воспарило ввысь, указанный сборник – последнее великое произведение нашего героя. И это несмотря даже на то, что впереди его будут ждать десять лет активного творчества, включая создание двух монументальных сочинений, определивших его славу писателя.
Три причины – уже много. Но есть и еще один фактор, почему биографические эссе Черчилля так привлекательны. Джордж Малкольм Томсон был абсолютно прав, когда в своей рецензии точно и тонко подметил, что в каждом из очерков, словно в зеркале, отражается облик еще одного современника – самого мистера Черчилля
[326]. «Великие современники» – это еще один автопортрет британского политика, еще один ключ к его мировоззрению.
Чтение биографических очерков способно не меньше рассказать о личности автора, чем автор рассказывает о своих героях. Взять, к примеру, такое редкое для политиков, но очень важное в системе ценностей Черчилля качество, как великодушие. По словам Э. М. Брауна: «Все, кто знал У. С. Ч., считали великодушие одной из самых главных черт его характера»
[327]. На великодушное отношение автора к своим героям, некоторые из которых нанесли ему обидные раны, обратили внимание еще первые рецензенты. Так, Джон Сквайр в своем весьма критическом разборе отметил, что «мистер Черчилль никогда не опускается в тексте до такого щегольства, чтобы неодобрительно отозваться о герое только потому, что он с ним не согласен»
[328].
На страницах «Современников» немало примеров «почти безоговорочного великодушия»
[329] Черчилля. Мы находим его в очерке, посвященном Асквиту, который в попытках сохранить за собой кресло премьера в 1915 году расплатился отставкой Черчилля после семи лет плодотворной работы, а позже отказал ему в командовании дивизией; в главах про Бальфура и Чемберлена-старшего, острые споры с которыми вынудили автора оставить в 1904 году Консервативную партию; в эссе про адмирала Фишера, несдержанное поведение которого отнимало не только много нервов, но и крайне негативно сказалось на карьере потомка Мальборо; и, конечно же, в материалах про Вильгельма II и Гинденбурга, с которыми политик сражался в годы мировой войны. Но наиболее интересным в этом отношении является фрагмент, посвященный лейбористу Филипу Сноудену (1864–1937), человеку, который и в политическом, и в идейном, и в личностном плане резко отличался от Черчилля.
Рассказать о своем противнике Черчилля подвигла безвременная кончина Сноудена в мае 1937 года, а также глубокое уважение, которое, несмотря на все лезвия взаимной критики, он испытывал к этому неординарному государственному деятелю. В палате общин еще долго вспоминали высказывание Черчилля, которое приходится на май 1925 года: «Перевернутая судьба отличает карьеру [Сноудена], вся его жизнь является одной долгой борьбой с прирожденным добродушием своего характера»
[330].
После 1925 года Черчилль трижды обратится к личности первого в истории Британии канцлера Казначейства от Лейбористской партии. Сначала – в 1931 году, опубликовав в одном из августовских номеров Sunday Pictorial статью «Филип Сноуден». Затем – в 1934 году, написав в сентябре для Daily Mail рецензию на автобиографию известного лейбориста. И в третий раз, написав очерк для Sunday Express на следующий день после кончины политика. «Британская демократия может гордиться Филипом Сноуденом, – констатировал Черчилль. – Это был человек, способный поддерживать основы общества, одновременно защищая интересы масс. Его долгая жизнь, исполненная труда, беззаветности и физических страданий, увенчалась заслуженным и почетным успехом. Его бесстрашие, прямота, строгость, трезвость суждений <…> выдвигают его в первый ряд достойнейших людей нашего времени»
[331].
«Обращаюсь к вам, чтобы поблагодарить за статью о моем супруге, – напишет спустя несколько дней после выхода Sunday Express леди Сноуден (1881–1951), сама, между прочим, активная сторонница социализма. – Это самый замечательный текст из всех, которые были опубликованы. Ваше великодушие к политическому оппоненту навсегда сделало вас в моих глазах „великим джентльменом“. И если я окажусь в беде, превозмочь которую мне не хватит сил, ни к одному человеку я не пойду с большей уверенностью в благородном обращении, чем к вам»
[332]. Эти строки произвели очень сильное впечатление не только на самого Черчилля, но и на его официального биографа Мартина Гилберта (1936–2015). «Есть не много людей, о которых можно сказать подобное, – прокомментирует он свои чувства, обнаружив в архиве этот документ. – Во всех моих исторических изысканиях найти подобную характеристику было самой большой наградой»
[333].
