Френч, Хейг и Фош были не единственными полководцами, портреты которых отмечены в «Современниках». Был еще один военачальник. Причем, если Френч и Хейг были британцами, а Фош, хотя и являлся французом, командовал армией союзников, то тот, о ком пойдет речь дальше, принадлежал вражескому стану. Более того, он не только отличился своими успехами на полях сражений, но и вошел в историю как государственный деятель и глава государства. Встречайте – генерал-фельдмаршал, второй и последний рейхспрезидент Веймарской республики Пауль Людвиг Ганс Антон фон Бенекендорф унд фон Гинденбург.
Очерк, который вошел в сборник, основан на статье «Гинденбург во время войны и мира», написанной Черчиллем после кончины фельдмаршала и опубликованной в одном из августовских номеров Daily Mail в 1934 году.
Тот факт, что речь идет о человеке, который все свои лучшие качества в годы мировой войны направлял на уничтожение величия Франции и Британии, несомненно должен был повлиять на стиль изложения и оценки автора. Это влияние чувствуется, но определяющим для Черчилля не является. У него всегда было особое отношение к неприятелю, будь то глава освободительного движения в Судане Махди или германские полководцы времен Первой мировой. Полностью отдавая себе отчет, что речь идет о бывших противниках, Черчилль тем не менее старался проявлять объективность и стремился по мере возможностей оценивать их по гамбургскому счету. «Я восхищаюсь людьми, которые встают на защиту своей потерпевшей поражение родины, даже если сам нахожусь на другой стороне», – скажет он после Второй мировой войны
[416].
В продолжение темы противников сделаем небольшое лирическое отступление. В марте 1938 года редакция Collier’s предложила Черчиллю написать статью о турецком государственном деятеле Мустафе Кемале Ататюрке (1881–1938)
[417]. До того как Кемаль занялся политикой, он участвовал в Первой мировой войне и благодаря своим недюжинным организаторским способностям и несомненным лидерским качествам, в 1915 году смог не только организовать успешную оборону, но и отбить атаки союзников на Галлиполи. Учитывая это обстоятельство, вряд ли можно было надеяться на то, что автор будет с восхищением относиться к человеку, который провалил инициированную им операцию и тем сам косвенно повлиял на его отставку с поста главы Адмиралтейства в мае 1915 года. Но нет, напротив. Черчилль был очень высокого мнения о первом президенте Турции. В своей статье «Прекращение огня или мир?», опубликованной в номере Evening Standard от 11 ноября 1937 года, он назовет Ататюрка «единственным диктатором с ореолом военных достижений»
[418]. После кончины бессменного на протяжении пятнадцати лет главы Турции Черчилль напишет в статье «Новые огни в Восточной Европе» (Evening Standard от 15 декабря 1938 года): «Слезы, которые мужчины и женщины всех классов проливают над могилой Кемаля, являются достойной данью уважения делу всей жизни этого человека, в свое время героя, затем победителя и, наконец, отца современной Турции». Несмотря на «длительный период диктатуры», его политику отличала «достойная восхищения сдержанность» и «добрая воля»
[419].
Подобное уважительное отношение, разумеется, распространялось не на всех, с кем скрещивались шпаги Черчилля. Но Гинденбург был одним из тех, в ком наш герой за маской антагониста смог разглядеть человека. Уже в первом абзаце он находит повод, чтобы воздать должное выдающимся качествам полководца: «Медленно думающий, медленно ступающий, уверенный, твердый, верный, воинственный, но доброжелательный – он во всем превосходил обычных людей»
[420].
Личность Гинденбурга привлекала Черчилля тем, что в биографии экс-президента он вновь нашел мотив судьбы: Гинденбург – верный солдат своего народа, для которого не существовало «никаких жизненных принципов, кроме долга, никаких устремлений к чему-то, кроме величия отечества», – последовательно продвигался по карьерной лестнице и занимал командные посты, пока не превратился в «одного из ведущих генералов немецкой армии». Как и Френч (как и Черчилль), он достиг многого, чтобы в неудачный момент не просто приостановить свое движение наверх, а, к глубокому своему неудовольствию, отойти в сторону, хотя речь шла о деле всей его жизни. Это была эпоха, когда «в мире господствовал мир». Это было время, когда «в дверь уже стучалось молодое поколение» и «великие дни теперь ожидали других». «Гинденбург скромно отправился домой, – не скрывая своего сочувствия, описывает Черчилль произошедшую метаморфозу. – Если он и не забыл о людях, то люди, казалось, забыли о нем»
[421].
Основная деятельность Черчилля, хотя он и начинал свою карьеру в армии, была связана с государственным управлением. В отличие от человека в мундире его не так просто было списать на берег. Но давление внешних обстоятельств оказалось выше его нежелания выпускать бразды правления и оставлять место, где вершилась судьба Соединенного Королевства. Как Черчилль ни сопротивлялся, каток неконтролируемых им событий отодвигал его на периферию политического небосклона. Он продолжал писать, продолжал выступать, продолжал теребить правительство и напоминать о себе, но и в его жизни «в дверь уже стучалось новое поколение», «великие дни ожидали других», а сам он, хотя и «не забыл о людях», но «люди, казалось, забыли о нем».
Что могло спасти Черчилля? То же, что вызвало Френча из мрачного безвременья отставки. То же, что заставило Германию вспомнить о своем верном слуге, когда летом 1914 года произошел взрыв мировой войны. Армии выстроились в боевые порядки и устремились навстречу друг другу. Кровь невинных и неизвестных солдат пролилась на землю. Грохот орудий стал главным аккомпанементом суровых времен. Воздух пропитал запах страха и отчаяния, смрад разложения вился над полями. Под ударами молота противника фронты стали трещать, как корпус корабля, сдавливаемый льдами. Союзники отступали на западе, опасаясь за будущее Парижа, Россия в это время пробила брешь на востоке, спасая союзнические войска от разгрома и грозя подчинить себе Восточную Пруссию. Империя кайзера столкнулась с призраком поражения. Занимающие высокие посты полководцы утратили доверие. В этих условиях требовались новое решение, срочная кадровая перестановка. И тогда вспомнили о Гинденбурге, который был возвращен на фронт. Из человека прошлого он стал человеком с будущим. После того как ему удалось стабилизировать ситуацию на востоке, его переслали на Западный фронт, дав полномочия и возложив ответственность за всю немецкую армию. Это был его звездный час. Звездный, даже несмотря на то, что началось отступление, а кода курантов ознаменовала поражение.
Если бы в момент поражения карьера Гинденбурга завершилась – на этот раз окончательно, – то, по мнению Черчилля, он бы все равно остался в пантеоне великих полководцев. Но фельдмаршал, верный долгу служения отечеству, сменил мундир на гражданский костюм и продолжил свою деятельность в политике. В самом этом факте не было ничего плохого, если бы не один нюанс – возраст. В 1925 году, когда Гинденбург был избран президентом Германии, ему исполнилось семьдесят семь лет. «Он весьма здравомыслящий старик», – скажет Черчиллю Ллойд Джордж. «Таким он и был в действительности, пока его не покинули силы», – прокомментирует наш герой уже после завершения Второй мировой войны
[422].
