Мистер Уэсли появился еще позже, вполне себе живой, со сжатым в нитку ртом и сердитыми блестящими глазами. Оценив обстановку, он послал людей за дознавателем и сам куда-то уехал, а меня распорядился отвести в лачугу Дуайта, расположенную поблизости.
Жилище старого рыбака (которого, кстати, дома не оказалось) и само походило на одряхлевшего старика: скрюченного, подслеповатого и местами облысевшего (за годы существования домишко растерял часть черепицы, а у хозяина, видимо, никак не доходили руки поправить дело). Пахло в нем, словно в худших кварталах Кречи, зато можно было укрыться от ветра. Там мы и ждали, пока приедут судейские чиновники. Это произошло не скоро. Бледное чахоточное утро успело превратиться в такой же пасмурный мутный день, когда в Кавертхоле появились представители правосудия. Узнав, что тело погибшего перенесли в дом, нарушив тем самым картину преступления, дознаватель расшумелся не хуже, чем мистер Тревор. Я слышала, как староста втолковывал ему что-то о Лабиринте и связанных с ним легендах, но не думаю, чтобы чопорный чиновник проникся этими мистическими настроениями.
Прошло много времени, прежде чем у него, наконец, дошли руки до свидетеля, обнаружившего тело, то есть, до меня. Мы сидели напротив друг друга, как два противника на дуэли, и я тихо радовалась, что скудный засаленный свет не позволял рассмотреть выражение моего лица. Дознаватель оказался человеком с непримечательной внешностью и поистине дотошной въедливостью. После его вопросов (ответы на которые он прилежно записывал в холщовую тетрадь) во мне снова зашевелился страх:
— Это правда, что вчера ваш дядюшка назначил встречу убитому? Где именно, не знаете?
Его глаза — совершенно заурядные, как два шестипенсовика — бродили по моему лицу. Я постаралась не выдать своего смущения. Сегодня на рассвете мистера Уэсли точно не было дома. Я заметила это по состоянию Уайтбора, очень чутко реагировавшего на отсутствие хозяина: в такие часы замок становился похожим на старого пса, угрюмо лежащего возле будки. Где, интересно, носило моего дядю в столь ранний час? И как мне себя вести, чтобы не навлечь на нас лишних подозрений? Энни Фишер приложила бы все силы, чтобы ввязаться в расследование, благородная девица Анна Уэсли при виде покойника лишилась бы чувств, ну а я застряла где-то посередине, как овца, запутавшаяся в кустарнике, и чувствовала себя примерно такой же беспомощной.
— Это было не настолько срочное дело, чтобы вставать ни свет ни заря, — наконец ответила я, вымучив отвратительно ненатуральную улыбку. — Но вы можете уточнить время у мистера Уэсли, конечно.
Дознаватель кивнул, разом потеряв ко мне интерес. Может быть, решил проявить сочувствие к барышне, чьи хрупкие нервы сегодня подверглись такому ужасному испытанию. Или наоборот записал меня в число подозреваемых. Известно же, что человек, первым обнаруживший труп, часто оказывается последним, кто видел покойника в живых.
Выйдя на воздух, я обнаружила, что дядя позаботился обо мне, оставив в деревне грума с коляской, чтобы тот отвез меня домой. Я невольно почувствовала благодарность: добираться пешком после тяжелого дня просто не было сил. Как бы я ни относилась к Джереми Хартману, его ужасная смерть вызывала только сочувствие. Кроме того, меня немного беспокоило, как отреагируют сиды на святотатство, совершенное в их владениях. Присутствие Лабиринта остро ощущалось даже в наступивших сумерках. Садясь в экипаж, я посмотрела в сторону холма и вздрогнула: если вчера вечером спираль лабиринта бледно светилась, словно месяц в ночи, то теперь он был весь покрыт черным кружевом. «Скалларии долго не цветут, — вспомнились объяснения доктора Медоуза. — Обычно они зацветают самыми первыми и быстро гибнут от малейшего холода». В отличие от вчерашнего, день сегодня выдался мрачным и промозглым, под стать совершенному злодеянию, а от соленого ледяного ветра листья скалларий почернели и казались вырезанными из жести.
Лабиринт будто тоже оделся в траур.
* * *
Мы сидели в зимней гостиной Уайтбора вчетвером: я, мистер Уэсли, Кеннет Фонтерой и миссис Трелони. В окнах, похожих на темные омуты, сгущались сумерки и дрожали огоньки свечей, словно стайки светлячков.
Ужасное происшествие в Кавертхоле как-то сблизило соседей: во второй половине дня нас посетила добрая половина окрестных сквайров, жаждущая узнать новости. Дядя стоически вытерпел это нашествие, за весь день не издав даже ни одного ворчливого восклицания. Приходил мистер Гимлетт, растерявший всю спесь и как никогда походивший на растерянную черепаху. Он качал головой и все время повторял: «нехорошо вышло… не по-христиански… мда…» Был и доктор Медоуз, подтвердивший, что Джереми Хартман скончался от удара острым предметом в затылок (окровавленный камень констебли нашли недалеко от тела). Кеннет появился около пяти вечера, прямо заявив мистеру Уэсли, что пришел справиться о моем самочувствии. Против опасений, дядя не выставил его за порог, а наоборот, пригласил остаться на ужин. Миссис Трелони никто не приглашал, но она, как я успела заметить, характером походила на кошку: приходила, когда ей вздумается, и оставалась насколько захочет, причем никому не приходило в голову ей возразить. Сейчас она сидела напротив меня за столом, в черном платье из жесткого армазина, с лицом непроницаемым, как густая туча. Поди разбери, что там кроется за нахмуренными бровями — гроза, буря, или безмятежная тишь?
Разговор, конечно же, вращался вокруг убийства. Судейские чиновники энергично взялись за дело, и итог их деятельности оказался для нас полной неожиданностью: арестовали старого Дуайта. Мистер Уэсли до сих пор не мог опомниться от возмущения:
— Мне сказали, что его дело будет рассмотрено в летнюю сессию. To есть их не волнует, что больному старику придется провести несколько месяцев в босвенской тюрьме! Между прочим, это вам не богадельня! Условия содержания там просто ужасные. За четыре месяца в этой клоаке даже здоровый человек помер бы от голода и инфекций!
Я отложила вилку. Почему-то не было аппетита, хотя за весь день в деревне я съела только кусочек ячменного хлеба и одно вареное яйцо. Цветы, украшающие стол, пахли слишком резко; один взгляд на разрезанные половинки апельсинов вызывал в памяти тошнотворную картину разбитой головы мистера Хартмана, а ножи и вилки блестели, как начищенные хирургические инструменты. Есть абсолютно не хотелось.
— Ну, улики против него очень шаткие, — послышался приятный баритон лорда Фонтероя. — Обвинять человека лишь на том основании, что его дом стоит на отшибе, ближе всех к шахте, и Дуайт меньше, чем другие, боялся призраков лабиринта — это просто смешно! Нет никаких доказательств, что он был связан с контрабандистами. И хотя эти разбойники действительно иногда используют заброшенные шахты, чтобы разместить там нелегальный товар, вряд ли они решились бы проделать такое с Уил-Дейзи. Жуткие слухи об этой шахте отпугнули бы кого угодно!
Яблочный пирог со сливками застрял у меня в горле. Дуайт — и контрабандисты?! Да быть того не может. Для этого старик был слишком осторожен.
— Ясно, что его арестовали для острастки, просто чтобы припугнуть остальных, — поморщился Уэсли. — Как считает мистер ищейка, Джереми Хартман был чужим человеком в наших краях, и вряд ли успел вызвать в ком-то серьезную неприязнь. Однако, изучая окрестные шахты, он мог случайно увидеть нечто такое, чего не следовало знать постороннему человеку, и за это, мол, контрабандисты его и прикончили. Я завтра же поеду в Босвен. Попробую добиться, чтобы Дуайта выпустили под залог. Эти судейские могут так отравить мнение публики еще до начала слушаний, что старик предстанет в глазах людей законченным злодеем.
