– Я знаю точно, – продолжала она, – что мой король получит королевство Французское, – знаю так же точно, как то, что вы здесь передо мною и меня судите. Я бы умерла, если бы не откровение, которое утешает меня каждый день!
Они её перебили вопросом: что она сделала со своей мандрагорой? Этот магический корень, как известно, мог давать способность предвидения.
– Не было у меня никогда никакой мандрагоры!
Они вернулись к видениям и опять начали ловить её на гордыне.
– Бывала ли я в смертельном грехе, я не знаю; мне кажется, что таких греховных дел я не делала… Да не будет никогда угодно Богу, чтобы я когда-либо была в смертельном грехе, и да не будет Ему угодно никогда, чтобы я совершила уже или совершила бы ещё такие дела, которые легли бы на мою душу!
Трибунал стал добиваться шинонской тайны.
– Я вам уже говорила, что не скажу вам того, что касается короля.
В чём заключался знак?
– Я вам всегда отвечала, что этого вы из меня не вытянете!.. Того, что я обещала держать в тайне, я вам не скажу. Я это обещала в таком месте, что не могу этого сказать, не нарушив клятвы.
Кому она что обещала?
– Святой Екатерине и святой Маргарите. Они от меня этого не требовали, я сама их попросила принять мой обет. Слишком много людей спрашивали бы меня, если бы я этого не обещала.
(Мне кажется, ясно, что тут, говоря о «знаке», она говорит уже не о тайне короля, а о своей собственной тайне: она сама, по собственной воле, дала обет никогда не говорить об этом своём прославлении.)
Когда она дала свой знак королю, видела она над его головой корону?
– Я этого не могу вам сказать, не нарушив клятвы.
Это первое упоминание о «короне». Его можно понять как очередную попытку судей выяснить наощупь, каким образом она узнала Карла VII; тогда можно предположить, что они действительно сами подсказали ей аллегорию, которую она потом развила, о том, что «ангел» принёс «корону», т. е. обещание коронации. Но можно также предположить, что через своих информаторов, которые, по-видимому, были у них очень высоко в арманьякском лагере (или, может быть, от неё самой через провокацию Луазелера), судьи, с такой настойчивостью искавшие с самого начала явления света и ангела, имели некоторые сведения о действительном видении Карла VII.
Откуда взялась та корона, которой Карл VII венчался в Реймсе?
– Кажется, король удовольствовался той, которая оказалась в Реймсе… Но потом ему принесли другую, гораздо более роскошную. Он не хотел терять время… А если бы он подождал, он короновался бы другой короной, в тысячу раз более драгоценной.
На простую вещественную тему она как будто начала отвечать простыми вещественными подробностями: в момент коронации официальная драгоценная корона действительно не могла быть использована, потому что вместе со всеми королевскими регалиями находилась ещё в руках англичан в Сен-Дени и только позднее перешла в руки Карла VII. Но по мере того как она говорит, из-за материальных подробностей как будто всё больше выступает аллегория (или нечто иное).
Видела ли она эту другую корону?
Она попыталась уйти от этой темы:
– Я ничего не могу сказать, не преступив клятвы… Но если я и не видела сама той короны, я слышала, что она до такой степени драгоценна и роскошна.
Склонен думать, что она говорит тут о явлении мистической короны, которую она видела вместе с Карлом VII, и в то же время о том, что должно быть, когда исполнится «обещание, принесённое ангелом», и король окончательно получит свою корону, т. е. «полностью получит всё своё королевство». Как бы то ни было, трибунал крепко вцепился в ту, «другую», корону и уже до самого конца не даст ей с этим покоя.
3 марта (опять через день) они вновь стали добиваться внешних подробностей её видений. «Так как она сказала, что у архангела Михаила имеются крылья (когда она это говорила, из протоколов не видно. – С. О.) и так как она ничего не говорила о туловищах и членах святой Екатерины и святой Маргариты, её спросили, что она под этим подразумевает».
– Я вам сказала всё, что знаю, и больше ничего об этом отвечать вам не буду. Я видела их так же хорошо, как знаю, что они – святые Царствия Небесного.
Видит ли она что-либо, кроме ликов?
– Я вам сказала всё, что знаю об этом…
И тут же повторила, что всего она им не откроет:
– Я предпочла бы, чтобы вы велели отрубить мне голову, чем сказать вам всё, что я знаю… Я видела их своими глазами и верю, что это они, так же твёрдо, как в то, что Бог есть. Сейчас вы больше ничего не получите, кроме того, что я вам уже ответила. А то, что относится к процессу, охотно расскажу.
Опять они стали допрашивать её, думает ли она, что освободится из плена.
– Это не касается вашего процесса. Хотите вы, чтобы я говорила против самой себя?
Нет ли у неё на этот счёт обещания от Голосов?
– Это не касается вашего процесса. Я в этом полагаюсь на волю Господню, Он сделает так, как Ему угодно.
Трибунал настаивал.
– Если бы всё вас касалось, я и сказала бы вам всё… Честное слово, я не знаю ни дня ни часа. Пусть будет так, как Богу угодно.
И наконец:
– Да, действительно, они мне сказали, что я буду освобождена, – но я не знаю ни дня ни часа… И ещё – чтоб я смелой была перед вами, с бодрым лицом!
Речь пошла о мужской одежде. Она устало отвечала на вопросы, касавшиеся целого ряда материальных подробностей:
– Я вам об этом уже ответила… Не помню… Не помню… Это не относится к вашему процессу…
Не думает ли она, что совершила смертный грех, одевшись мужчиной?
– Я поступлю лучше благодаря тому, что слушаюсь моего Верховного Государя, т. е. Бога, и Ему служу!
Они стали по всем направлениям разыскивать дьявольские ухищрения. Не заказывали ли другие военачальники вымпелы наподобие того, что был у неё? Не приносили ли эти вымпелы удачу?
Она ответила, что поступала очень просто, без всяких таких ухищрений:
– Я порой говорила нашим: смело идите сквозь англичан – и шла сама.
Говорила ли она им, что у них будет удача?
– Я им говорила то, что уже произошло и ещё произойдёт.
Каким образом под Шато-Тьерри ловили бабочек её знаменем?
– Никогда этого не было и никогда это не говорилось на нашей стороне; а придумали это те, кто на этой стороне.
Что было в Реймсе с перчатками (которые король по обычаю раздавал после коронации)?
– Один дворянин потерял перчатки, но я никогда не говорила, что найду их.
Вместе с этим вздором она должна была теперь отвечать за любовь, которой её окружал народ, за то, что люди насильно целовали ей руки, делали её изображения.
