– Многие женщины прикасались к моим рукам и кольцам; а что они при этом думали – не знаю.
Служили ли за неё молебны и обедни?
– Ничего об этом не знаю; а если служили, то делали это не по моему распоряжению; и если за меня молились, мне кажется, в этом нет ничего плохого.
Верят ли сторонники её короля, что она послана Богом?
– Не знаю, верят ли они в это, и полагаюсь на их сердце… Но если они и не верят, я всё-таки послана Богом!
Хорошо ли в это верить?
– Если они верят, что я послана Богом, они не обманываются.
Страница за страницей, в ответ на их расспросы, записывалась для грядущих родов история этой жизни: встреча с братом Ришаром в Труа, трагикомедия с Катрин из Ла Рошели, ожидание плена, боревуарская драма (которую они старались теперь истолковать как попытку самоубийства).
Причащалась ли она в мужской одежде?
– Да; но не помню, чтоб когда-либо причащалась вооружённой.
Долго и подробно расспрашивали об ущербе, который она нанесла епископу Санлисскому, взяв себе его кобылу, после того как он бежал при наступлении короля.
– Кобыла была куплена за 200 салютов; получил ли он их, я не знаю, но он был об этом извещён и деньги были выплачены. И я ему написала, что он может получить её назад, если хочет, и что я её не хочу, она никуда не годилась в походе.
Как объясняет она неудачу под Ла Шарите?
– Кто вам сказал, что я по откровению должна была войти в город?
Ещё раз они вернулись к Боревуару. Не говорила ли она, что предпочитает умереть, чем быть в руках англичан?
«Ответила, что она предпочла бы отдать Богу душу, только бы не оказаться в руках англичан».
Не хулила ли она святых, когда разбилась при попытке бежать и была схвачена?
– Никогда не хулила ни одного святого и не имею привычки ругаться.
* * *
* * *
В результате шести бесконечных допросов трибунал нащупал места, на которых мог быть построен обвинительный акт. Для обработки полученного материала теперь была выделена особая комиссия. Пока она занималась уточнением вопросов, на которых в дальнейшем должно было быть сосредоточено внимание, Девушке дали передышку в шесть дней. И затем изменили тактику. Открытые заседания со множеством участников не давали достаточной сосредоточенности и, может быть, оставляли не совсем благоприятное впечатление. Отныне допросы производились в самой тюрьме, с малым количеством специально приглашённых асессоров: 5–6 человек, сменявших друг друга. В то же время Кошон ввиду своей загруженности другими делами поручил Ла Фонтену в случае надобности замещать его в этом деле.
10 марта состоялся первый допрос по новой системе, означавшей для Девушки главным образом то, что её никогда больше не выводили из камеры и никогда не снимали с неё цепей.
Опять требование безоговорочной присяги.
– Обещаю вам, что буду говорить правду о том, что касается вашего процесса; и чем больше вы будете принуждать меня к присяге, тем позже я вам её принесу.
Отвечая на вопросы Ла Фонтена, она вкратце рассказала, как была взята в плен и как «знала» заранее, что это должно быть. Они теперь попытались уличить её в алчности. Уже раньше она им сказала, что «у её братьев осталось её имущество, лошади, кажется, мечи и другое добро, на 12000, если не больше». Теперь ей пришлось разъяснять им бесспорную истину, что без лошадей, оружия и казны она не могла быть на войне.
Ла Фонтен перешёл к более серьёзным вопросам.
В чём заключался знак королю?
– Он прекрасен, его можно чтить и в него можно верить. Он – хороший и самый драгоценный, какой только может быть.
Но почему она не хочет открыть свой знак, когда сама она хотела доказательств от Катрин из Ла Рошели?
– Если бы знак Катрин был показан так же ясно перед видными церковными и другими людьми, архиепископами и епископами, то есть перед архиепископом Реймским и другими— там были Карл де Бурбон, Ла Тремуй, герцог д’Алансон и другие рыцари, которые видели и слышали это так же хорошо, как я вижу тех, кто со мной говорит сейчас, – если бы её знак был показан так же, как мой, я бы о нём не спрашивала…
Продолжает ли существовать этот знак?
– Знайте это: он сохранится тысячу лет и больше! «И добавила: он теперь в сокровищнице короля».
За эти шесть дней она, как видно, обдумала всё, поняла необходимость как-то объясниться насчёт шинонской тайны и всеми силами просила совета у Голосов и разрешения приподнять завесу над тем, что она им обещала не говорить никому. И она теперь скажет, почему Карл VII поверил: потому что он видел ангела, обещавшего ему, что он получит своё королевство; только она не скажет, что ангел, которого видел король, была она сама, преображённая.
Но трибунал запомнил, что 1 марта она не пожелала объясниться о том, не узнала ли она Карла VII по явлению над его головой короны; и трибунал продолжает искать в этом направлении:
Был ли знак из золота, серебра и драгоценных камней?
– Я не скажу вам больше ничего. И нет человека, который мог бы описать такую прекрасную вещь, как этот знак. А знак, который нужен вам, – это чтобы Бог вызволил меня из ваших рук; это был бы самый верный знак, который Он мог бы вам послать!
Действительно, её судят за то, что она не даёт «математического» доказательства своего призвания: в плане конкретных фактов она погибает, не доведя своего дела до конца. Можно только удивляться, что этим богословам никогда не пришло в голову то, что Жерсон понял заранее, до всего, – и что за богословской наукой они забыли совсем простую вещь: «Если Ты Сын Божий, сойди со креста!»
Благодарила ли она за явление знака?
– Я благодарила Господа за то, что Он избавил меня от настойчивости тамошних клириков, которые рассуждали обо мне. И несколько раз я встала на колени…
И тут начинается её рассказ, который мы привели в своё время, анализируя шинонскую тайну:
– Ангел, пришедший от Бога и ни от кого другого, вручил знак моему королю…
«И добавила:
– Ради любви ко мне и чтобы они перестали меня допрашивать, Богу было угодно, чтобы знак увидали те из наших, кто его увидал»…
Неожиданный вопрос, выбивающий её из её схемы:
Король и она – поклонились ли они ангелу?
Благоразумно умолчав о короле, она ответила, что, конечно, она поклонялась тому ангелу, который ею руководит и сопровождал её во всё время шпионского свидания:
– Я поклонилась, и встала на колени, и сняла свою шапочку.
И дальше образ ангела моментами будет двоиться: каждый раз, когда прямой ответ означал бы признание, что явление ангела королю было явлением её самой в несотворенном свете, она будет говорить не о себе, а о своём незримом для других руководителе.
