Статья 67: «Все эти злодения и каждое из них обвиняемая совершила… в разных частях королевства, не один, а много раз… рецидивировала» и пр.
«Она это отрицает».
Статья 68: «Как только вам стало известно из общей молвы и из дознания, сделанного на этот предмет, что обвиняемая сильнейшим образом подозрительна… вы постановили… что она должна предстать перед вами и ответить по этим пунктам» и пр.
Она сказала только:
– Эта статья касается судей.
Статья 69: «Сильнейшим образом подозрительная, вызывающая соблазн в высшей степени, обвиняемая всеобщей молвой… она не исправилась ни в чём… Напротив, она упорствовала и упорствует в своих заблуждениях» и пр.
– Преступлений, которые приписывает мне обвинитель, я не совершала; и насчёт всего остального я полагаюсь на Господа. И насчёт этих преступлений, в которых меня обвиняют, я считаю, что ничего не сделала против христанской веры.
А если вы сделали что-нибудь против христианской веры, отдаёте ли вы себя на суд Церкви и тех, кому ведать надлежит?
Опять она попросила отсрочки:
– В субботу, после завтрака, я отвечу.
Статья 70: «Каждое из этих предложений верно и общеизвестно… Обвиняемая призналась в них многократно и в достаточной степени… перед судом, как и в других местах».
«Она это отрицает, за исключением того, что она признала».
Чтение обвинительного акта закончено. Её увели назад в тюрьму. Три ночи и два с половиною дня она просила у Бога ответа на их вопрос: «подчинится ли она суждению Церкви и тех, кому ведать надлежит?». 31 марта Кошон самолично явился за ответом в тюрьму в сопровождении шести делегатов Университета. «Отдаёт ли она на суд Церкви, сущей на земле, все свои дела и слова, будь то в хорошем, будь то в дурном?»
– В том, что у меня спрашивают, я положусь на суждение воинствующей Церкви, если только она не потребует от меня такой вещи, которой сделать невозможно. И я считаю невозможным отречься от моих дел и слов, о которых говорилось на процессе, от видений и откровений, о которых я сказала, что они даны мне от Бога, и я не отрекусь от них ни за что на свете. Ни для кого на всём свете я не перестану делать то, что Господь велел или велит мне делать, и от этого мне невозможно отречься. И если бы Церковь захотела заставить меня поступать против повелений, данных мне от Бога, я не сделаю этого ни за что на свете.
А если Церковь говорит, что её видения – самообман или дьявольское наваждение?
– Я послушаюсь Господа, и Его повеления я буду исполнять всегда. И я отлично знаю, что то, о чём говорится в моём процессе, совершилось по повелению Божию. Относительно дел, про которые я утверждала на процессе, что я сделала их по повелению Божию, мне иначе поступить нельзя. И если бы воинствующая Церковь приказала мне обратное, я не послушалась бы никого на свете, кроме Господа, повеления Которого я буду всегда исполнять.
А если бы здесь был сам папа со всеми своими кардиналами, – подчинилась бы она их суждению?
– Да, – первому послужив Господу.
Тогда они спросили, отказывает ли она в повиновении потому, что так ей велят её Голоса.
– Всё то, что я говорю, я беру не из моей головы. Я отвечаю по их повелению. Они не говорят мне, чтобы я не слушалась Церкви, – Господу первому послужив.
«Мы ушли, дабы довершить то, что оставалось сделать в этом процессе о вере».
Спустя 25 лет судьи Реабилитации, назначенные Святым Престолом, больше всего бились над этими и подобными местами процесса 1431 г., силясь доказать, что она всё же была покорна Риму. При этом не было возможности оспаривать подлинность её заявлений: их можно было только перетолковывать, и судьям Реабилитации в этом усердно помогали некоторые свидетели, старавшиеся теперь загладить перед национальной монархией своё участие в трагедии 1431 г. Массье первым пустил версию о том, что она, дескать, была дурочкой и говорила: «Я не понимаю, что такое Церковь воинствующая и Церковь торжествующая, но готова подчиниться Церкви, как подобает добрым христианам». В своих дальнейших показаниях Массье договорился до того, что она «хотела подчиниться папе, но Луазелер подстрекнул её говорить иначе относительно оного подчинения».
Слова, записанные в актах 1431 г. и заряженные такой этической силой, какую редко можно найти в истории, были произнесены, конечно, не дурочкой, и конечно, не Луазелер их подсказал. И, как мы увидим дальше, на процессе Реабилитации, несмотря на все старания, не удалось доказать, что она говорила о подчинении папе что-либо, кроме того, что записано в актах 1431 г.
Потому именно, что Жанна д’Арк не была дурочкой, она, очевидно, знала о связях, существующих между Святым Престолом и англо-бургиньонским лагерем, – знала хотя бы по странной истории с крестоносными войсками, выступившими против неё летом 1429 г.; и, очевидно, у неё не было уверенности в том, что при этих условиях Римский Первосвященник будет судить «непогрешимо» о её откровениях.
Протестанткой она, конечно, не была и конфликт с церковной властью переживала как величайшую трагедию. Но объективная историческая истина заключается в том, что вокруг неё сталкивались два понимания Церкви и две формы церковной жизни. Девушка, признанная Жерсоном и своим мистическим опытом близкая к мистике Жерсона, Девушка, бившаяся в лапах Кошона и всем своим обликом ненавистная тем, кто за бенефиции и политическую власть отрекался от галликанских вольностей, могла надеяться только на Собор, а не на папу. И единственный факт, который в этой области доказан процессом Реабилитации, – это то, что по совету Изамбара она потребовала, чтобы её дело было разобрано Собором, и заявила, что подчинится решению Собора.
* * *
«Да распространится ещё дальше, через твои столь похвальные дела, благоухание твоей доброй славы», – писал восемь месяцев спустя, 29 января 1432 г., папа Евгений IV Пьеру Кошону, переводя его на епископскую кафедру в Лизье. Пьер Кошон не дожидался этого апостольского благословения, дабы распространять своё благоухание: он приступил к мобилизации всех сил на поддержку своего правосудия, своего «прекрасного процесса».
Из громоздкого обвинительного акта была сделана (по-видимому, рукой Никола Миди) вытяжка в форме Двенадцати статей для представления на отзыв возможно большему числу «учёных и торжественных клириков». Приводя обрывки из её ответов, выпуская из них самое главное и тем самым извращая их смысл, – что впоследствии было совершенно верно отмечено на процессе Реабилитации, – путая эти обрывки со сплетнями и перетолками, которые она категорически отрицала, Двенадцать статей свели, в основном, обвинение к следующему:
1. Её видения происходили у дерева и ключа, имеющих дурную славу по части языческих суеверий и колдовства. Она предпочитает мужскую одежду обедне. Против воли родителей она ушла из родного дома, говорит, что послана Богом и отказывается подчиниться суждению Церкви; в то же время она уверена, что попадёт в рай.
2. Она говорит, что архангел Михаил явился её государю и дал ему корону. «Один раз она сказала, что её государь был один; а другой раз сказала, что некий архиепископ, как ей кажется, принял знак короны на глазах у многочисленных светских вельмож».
