3. Она упорно верит, что ей являются архангел и святые, приравнивая свои откровения к церковной вере.
4. Хвастается, будто она знала и знает тайное.
5. Опять мужская одежда.
6. Имена «Иисус Мария» и крест на письмах; «причём она грозила умертвить тех, кто не послушается того, что она в этих письмах писала».
7. Своему королю она заявила, что хочет вести войну против его врагов и что для этого она послана Царём Небесным.
8. Бросилась с высокой башни и говорит, что не была в силах удержаться; уверена, что Бог простил ей этот грех.
9. По её словам, святая Екатерина и святая Маргарита обещали ей привести её в рай, если она сохранит девственными тело и душу; и она думает, что не совершала смертных грехов, потому что иначе святые перестали бы к ней приходить.
10. Утверждает, что Бог любит определённых людей, что её видения говорят с ней по-французски, а не по-английски, и что она невзлюбила бургиньонов с тех пор, как узнала, что её видения покровительствуют её королю.
И. Она поклонялась этим видениям, не спросив совета ни у одного представителя духовенства.
12. Она заявляет, что если Церковь потребует от неё что-либо противное повелениям, которые она будто получает от Бога, она этого не сделает ни за что.
При составлении Двенадцати статей произошло, однако, осложнение.
В конце концов основным доказательством злокачественности её видений оказывалась «дерзновенная уверенность» в том, что Бог ведёт её к вечному спасению: она знает, что боревуарский грех ей отпущен; думает, что она – не в смертном грехе, потому что иначе её святые оставили бы её; уверена, что они приведут её в рай, если она сохранит девственными тело и душу (речь об этом идёт в трёх статьях из двенадцати).
Между тем в составе трибунала были францисканцы – переформированные и преданные душой и телом англо-бургиньонской власти, но всё-таки францисканцы. И ни один францисканец не мог не знать некоторых вещей:
«Лично я – Франциск – не помню ни одной вины, за которую я, по милосердию Божию, не принёс бы покаяния: Он всегда показывал мне, когда я молился, что Ему угодно во мне и что нет». И рассказ Челано: «Сам Бог открыл ему, что… за своё терпение он может в полном спокойствии и с уверенностью ожидать для себя Царствия Небесного».
И тогда, при этом поразительном сходстве в чём-то самом основном, в несколько ином свете представлялось и упорство – «слушаться Церкви, но Господу первому послужив». Устав Ордена асессоры-францисканцы всё-таки знали:
«Будем считать нашими учителями всех клириков во всём… что не противно нашему Уставу», – каковой Устав «открыл мне Всевышний, и я велел написать его просто и в немногих словах».
Словом, пришёл, по-видимому, момент, когда асессоры-францисканцы смутились.
Через 25 лет судьи Реабилитации нашли экземпляр Двенадцати статей, переписанных рукой францисканца Ла-Турена и весь испещрённый поправками, сделанными его же рукой: по-видимому, Ла-Турен старался приблизить текст статей к подлинным ответам обвиняемой.
Это внезапное проявление оппозиции, как видно, подбодрило и Маишопа: как явствует из другого документа, также попавшего в руки судей Реабилитации, он, со своей стороны, подал 4 апреля записку о том, что статьи во многом не сходятся с протоколами допросов, и указывал ряд необходимых поправок. Из сличения с окончательным текстом Двенадцати статей видно, что некоторые из этих поправок были приняты, – именно те, которые не имели особого значения; а наиболее важные так и не были внесены: указание, что она надеялась победить «с помощью Божией», иные упоминания Бога в её ответах, и в особенности заключительная фраза к последней статье:
«Отмечает, что она покорна Церкви, Господу первому послужив, если только воинствующая Церковь не потребует от неё ничего противного её откровениям, прошлым и будущим». Опрошенный об этом в 1456 г. Маншон показал: «Так было угодно судьям. Они сделали что хотели». Ла-Турену пришлось ещё ездить в Париж с не исправленными по существу Двенадцатью статьями; он вернулся оттуда, но вскоре исчез с процесса. А другой францисканец, Феллье, тоже поехавший в Париж, вообще больше не вернулся в Руан.
По этим Двенадцати статьям, которые никогда не были прочтены Девушке, высокопоставленные богословы и князья Церкви, ненавидевшие её, и мелкие клирики, не желавшие наживать неприятности с начальством, могли теперь высказаться о мятежнице, отказывавшей в повиновении Церкви. Результат не мог вызывать сомнений. И всё же дело прошло не совсем гладко.
12 апреля шестнадцать асессоров – в том числе Бопер, Миди, Пьер Морис, Тома Курсельский, Луазелер, а также Ла-Турен и Изамбар, как видно, тоже не желавшие рисковать до конца, – высказались официально к полному удовольствию судей: её видения они признали «человеческим измышлением или делом злых духов», её верования «ни на чём не основанными», её утверждения «кощунственными», «противными заповеди о любви к ближнему», «идолопоклонническими и лживыми», её действия «соблазнительными и противными вере».
Это решение облегчило задачу целому ряду других клириков: Вендерес, декан Руанского капитула, и многие другие сочли самым благоразумным просто присоединиться к суждению столь сведущих мужей.
Наибольшее рвение проявили три высокопоставленных прелата, самым широким образом пользовавшиеся щедротами англо-бургиньонской власти. Аббат Фекамский прямо ответил, что её надлежит «передать в руки светских властей», т. е. отправить её на костёр, если она будет упорствовать; если же она покается, то ей всё равно нельзя будет верить и надо будет держать её в тюрьме. Епископ Филибер Кутанский, со своей стороны, рекомендовал «безотлагательное осуждение». Едва ли не самым характерным был отзыв епископа Лизьезского Зенона ди Кастильоне: этот итальянец, гуманист, представитель нового духа Ренессанса, пользовавшийся особым покровительством Глостера и закупавший для него итальянские книги, представлявший английское правительство в Базеле и затем переметнувшийся на сторону Карла VII, назначенный кардиналом в 1456 г. и умерший легатом Пия II в Анконе, даёт Шампьону некоторое основание считать, что он, по всей вероятности, уже не верил в христианскую религию; о Жанне д’Арк Зенон ди Кастильоне высказался с чисто ренессансным презрением блистательного князя Церкви: «Нет никаких признаков, по которым можно было бы предположить, что Бог вселил в эту женщину дух святости… Принимая во внимание её низкое происхождение… следует думать, что её видения суть фантасмагория, созданная демонами, или лживые измышления».
Но были и иные отзывы. В конечном счёте вопрос сводился к одному: а если всё-таки «можно предположить, что Бог вселил в эту женщину дух святости»?.. Изамбар рассказал в 1450 г., что он был послан за отзывом к епископу Авраншскому Сент-Авиту. Тот не скрыл от него крайнего неодобрения руанским решениям и высказался, со ссылкой на Фому Аквинского, в том смысле, что «в столь сложных вопросах всегда следует обращаться к папе или к Вселенскому Собору». Это особое мнение не было включено в акты процесса, а через год Сент-Авит был обвинён в арманьякском заговоре и посажен в тюрьму.
