Они стали её «увещевать всеми силами», сказали ей, что если она не подчинится, Церковь отвергнет её как басурманку, «сошше une Sarasine».
– Я христианка, я крещена и я умру христианкой.
Они ударили по самому больному месту: а чтобы получить причастие, – подчинится она или нет?
– Я не скажу ничего, кроме того, что уже говорила. Я люблю Бога, я служу Ему, я христианка и хотела бы всеми силами помогать Церкви и поддерживать её.
Всё было напрасно. Она, может быть, еле говорила, – но говорила всё то же.
Под конец они спросили, хочет ли она, чтобы о её здоровье молились и устроили крестный ход.
– Очень хочу, чтобы Церковь и народ католический молились обо мне…
Может быть, Кошон действительно молился при вознесении Даров о том, чтобы она поправилась и «великолепный процесс» можно было довести до конца. И она поправилась, чтобы испить эту чашу до последней капли.
2 мая её можно было опять привести в парадный зал Буврейского замка, где трибунал собрался с 73 асессорами для торжественного увещания. Жан де Шатийон, предуставленный на этот предмет, вновь перечислил ей её злодеяния и заблуждения и указал ей на «опасность, в которой находились и её тело, и её душа». Показывая на рукопись, которую он читал, она сказала только:
– Читайте вашу книгу… Читайте вашу книгу, я вам отвечу потом. Во всём я уповаю на Бога, моего Создателя. Его я люблю всем сердцем.
Трибунал потребовал, чтобы она изъяснилась подробнее.
– Я надеюсь на моего Судию: на Царя неба и земли.
Тогда Жан де Шатийон приступил к ещё более подробному увещанию по пунктам.
Она должна полагаться на суждение достойных и учёных мужей больше, чем на своё собственное чувство. Всякое откровение, исходящее действительно от Бога, побуждает к смирению и послушанию начальникам и Церкви, – ибо Господу было угодно сделать так, что никто не должен объявлять себя подчинённым одному Богу. Кто слушает церковных людей, слушает Самого Бога. И так как она говорила, например, что не различает у своих святых ничего, кроме головы – несмотря на то, что они являются ей часто, – церковные люди должны были заключить, что видения такого рода не происходят от Бога. Никаких даров от Бога она не получила: всё это – плод её воображения. И всё это может привести лишь к введению народов в соблазн, к смуте в Церкви и в католическом мире. Наконец, она должна знать, что демоны часто принимают образ светлых ангелов, – хотя в данном случае, вернее всего, она сама всё это придумала!
Прослушав всё это, она сказала:
– То, что я отвечала раньше, я отвечу и теперь.
Но среди всего, что говорил Шатийон, было нечто новое, что должно было заставить её насторожиться: «Она рассказывала очевидную ложь о короне, будто бы принесённой её королю; то, что это ложь и измышление, признано людьми, перешедшими на нашу сторону (т. е. на сторону англо-бургиньонов. – С. О.), а также и другими». Сомнений нет: они успели кого-то опросить, правда ли, что архангел Михаил принёс корону из золота и драгоценных камней, которую архиепископ Реймский взял на хранение, – и, разумеется, никто не мог подтвердить историю, таким образом изложенную; а если был опрошен непосредственно архиепископ Реймский, то он, вероятно, и сам был не прочь уличить её во лжи.
Трибунал, конечно, ещё вернётся к этому. Пока же её продолжали увещевать. Она ответила:
– Я верю в земную Церковь; но относительно моих дел и слов, как я уже говорила раньше, я надеюсь на Бога и отдаю себя на Его суд. Я верю, что воинствующая Церковь не может заблуждаться; но мои слова и дела я отдаю целиком в руки Божии и на Его суд, потому что Он велел мне сделать то, что я сделала. Я покоряюсь Богу, моему Создателю, Который велел мне сделать всё это, покоряюсь Ему Самому.
Значит, она не считает себя подсудной папе?
– Ничего больше я вам не скажу. У меня есть добрый хозяин – Господь. На Него я полагаюсь во всём и ни на кого другого.
Тогда они сказали ей прямо, что передадут её другим, светским судьям, которые её накажут огнём.
– Ничего другого я вам не скажу. Если бы я уже видела огонь, я и тогда сказала бы всё то же, что говорю вам сейчас, и не сделала бы ничего другого.
А если бы Собор или папа сами были здесь, – подчинилась бы она им?
Из всех допросов только этот протокол от 2 мая содержит упоминание о Соборе, притом дважды. Первый раз приведён её ответ: «Ничего другого вы из меня не вытянете». Второй раз записано только: «Ответила как раньше». Можно представить себе, что здесь судьи замяли её ссылку на уже ранее ею заявленную апелляцию к Собору.
Подчинится ли она папе?
– Отведите меня к нему – я ему отвечу.
«И не пожелала дать другого ответа».
О мужской одежде она повторила, что готова надеть длинное платье, чтобы причаститься, – но с тем, чтобы потом опять одеться мужчиной.
«Когда я сделаю всё, для чего Бог меня послал, я надену женское платье».
Они сказали, что она хулит Бога, приписывая Ему свои откровения.
– Я не хулю ни Бога, ни святых.
Крестится ли она, когда к ней приходят её видения?
Она ответила с полной искренностью:
– Иногда крещусь, иногда нет.
(Не давать же ей было знать, в какие именно моменты она «получала Совет» в их присутствии. Кстати, напомним, что и преп. Серафим Саровский иногда исполнялся Духа «даже без крестного знамения».)
На новый вопрос о полученных ею откровениях она повторила:
– Насчёт этого я полагаюсь на моего Судию, то есть на Бога. Мои откровения происходят от Бога и непосредственно.
Опять они потребовали, чтобы она переоделась в женское платье.
«Ответила, что она этого не сделает».
Они опять взялись за «знак». «Примет ли она свидетельство архиепископа Реймского, Буссака, Карла де Бурбона, Ла Тремуя, Ла Ира, которым она, по её словам, показала вышеназванную корону?»
Напомним: она «думает», что некоторые из перечисленных лиц «видели ангела», – подразумевая (но не говоря), что они её, Жанну, видели просветлённой, такой, какой при первой аудиенции её видел король; что касается видения короны, оно было, конечно, одному королю, – если это вообще не аллегория. Она ответила:
– Дайте мне гонца, чтобы я написала им всё об этом процессе. Иначе я не хочу полагаться на их свидетельство.
А если сюда вызовут трёх или четырёх представителей духовенства из числа сторонников её короля?
– Пусть они приедут, я тогда отвечу. Иначе я не хочу положиться на них и подчиниться им в этом процессе.
Подчинится ли она суждению клириков из Пуатье?
– Неужели вы думаете, что поймаете меня таким способом и заманите меня в ловушку?
