Озлобленно пересказав ещё раз англо- бургиньонскую версию о казнённой еретичке, «Парижский Буржуа» вдруг отмечает: «Там (в Руане. – С. О.) и в других местах было немало людей, говоривших, что она – мученица и умерла за своего прямого государя». И этот задыхающийся от ненависти университетский политик в заключение пишет от своего собственного имени фразу, которая никак не вяжется со всем, что он писал ранее, – словно его самого смутили какие-то очень уж определённые свидетельства: «Как бы то ни было, была ли она плохой или хорошей, – её в этот день сожгли».
В конце июня в Венецию писали из Брюгге: «Общее убеждение, что англичане добились её сожжения за её великие успехи, ибо они говорили: когда эта Девушка умрёт, счастье не будет так благоприятствовать дофину… Говорят, перед тем как идти на мученичество, она была необычайно хорошо расположена и приготовлена к смерти, и святая Екатерина, явившись ей, сказала: дочь Божия, не сомневайся в твоей вере, ты будешь среди святых дев в райской славе». Это была правда о Святой Великомученице Жанне, из уст в уста распространявшаяся из Руана по всей англо-бургиньонской Франции.
В несколько дней судьи поняли, что с этим нельзя было бороться одними только арестами злополучных Боскье. Чтобы не оказаться лично под ударом, они 12 июня взяли от английского правительства специальную гарантию:
«В качестве покровителя святой католической веры мы намерены поддерживать и защищать их (судей) во всём, что они изрекли и постановили в связи с оным процессом… Мы осведомлены, что оный процесс вёлся по зрелом размышлении, канонически, справедливо и свято и с одобрения возлюбленной чада нашего – Парижского университета… Обещаем нашим королевским словом, что если кто бы то ни было будет привлекать их к ответственности по поводу оного процесса, мы, король, примем их поддержку и защиту на счёт нашей казны».
Ещё раньше этого меры были приняты в отношении самого главного – пропаганды. 8 июня от имени английского короля был составлен особый циркуляр европейским дворам. В дальнейшем, 28 июня, почти тождественный циркуляр, также от имени английского короля, был разослан духовенству, дворянству и городам англо-бургиньонской Франции. Университет, со своей стороны, направил (без даты) особое послание папе, императору и кардиналам.
В большей своей части циркуляры английского короля повторяют известные англо-бургиньонские тезисы и не содержат ничего неожиданного: «Оделась мужчиной вопреки Божию закону и состоянию своего женского пола… Хвасталась, что имеет личное общение с архангелом Михаилом и множеством ангелов и святых… Вела войска, совершая бесчеловечные злодеяния, проливая кровь, вызывая народный мятеж, распространяя ложные верования, нарушая подлинный мир, принимая от многих поклонение как святая и действуя преступно во многих других отношениях, которые долго перечислять». Взятая в плен, была выдана церковному трибуналу, «хотя мы имели достаточно оснований наказать её через наше светское правосудие ввиду измен, убийств, отвратительных зверств и прочих бесчисленных зол, совершённых ею против нашей власти и наших верных подданных». В согласии с Парижским университетом «судьи признали оную Жанну суеверной, идолопоклонницей» и пр. и пр., для спасения её души многократно с любовью и кротостью увещевали её вернуться на путь истинный»; «но она продолжала хвастаться, что всё, что она сделала, она сделала по повелению Бога и являвшихся ей святых дев, и хуже того – не желала на земле признавать никого, кроме Бога и святых Царствия Небесного». Только «когда судьи начали читать над ней приговор, обычный в подобных случаях, она сделала вид, что обратилась своим сердцем… и публично отреклась от своей ереси и от своих великих преступлений», после чего «жалостливая мать наша Святая Церковь для спасительного покаяния приговорила её к тюремному заключению. Но очень скоро эта злополучная женщина опять впала в ересь, от которой перед тем отреклась… так что пришлось передать её светскому правосудию, которое немедленно осудило её на сожжение».
Что касается «бесчеловечных злодеяний, которые долго перечислять», то это, в общем, нетрудно было проверить; в остальном же и из этого текста получалось, что Девушка предпочла смерть на костре измене полученным ею откровениям. Чтобы пропагандистский циркуляр имел какой бы то ни было смысл, нужно было создать иную концовку.
7 июня – как раз накануне составления первого пропагандного циркуляра – была подготовлена известная нам «Посмертная информация» о неофициальном допросе, происходившем утром перед казнью в тюрьме.
В самом же циркуляре, составленном на следующий день, содержание «Посмертной информации» представлено уже без этих указаний времени и места и не в качестве диалога между нею и судьями, внушавшими ей, что её видения её обманули, а в качестве общего заключения:
«Видя приближение своего конца, эта презренная женщина признала открыто и полностью, что духи, которые ей будто бы являлись, были лукавыми и лживыми, что они обещали ей освободить её из тюрьмы, а по её признании насмеялись над ней и обманули её».
Или в циркуляре Университета: «Когда эта женщина узнала, что приблизился час уничтожения её тела, она с плачем призналась перед всеми, что духи, которые ей будто бы являлись, насмеялись над ней и обманули её».
Наконец, вот что из этого сделал ответственный глава учреждения, осудившего Девушку, Великий Инквизитор Франции Жан Граверан, в проповеди, произнесённой им в Париже 4 июля и довольно подробно пересказанной «Парижским Буржуа»:
Предварительно Граверан сообщил, среди прочего, что её родители уже подумывали о том, чтобы её утопить, когда ей было 14 лет, потому что видели, что она одержима чёртом и жаждет пролития человеческой крови; дальше он рассказывал, что после сент-уанского отречения «её приговорили к четырём годам тюрьмы на хлебе и воде, но она не отбыла ни единого дня из этого наказания, ибо в тюрьме, по её требованию, ей прислуживали как знатной даме; и Враг явился ей – т. е., по её словам, ей явился архангел Михаил со святой Екатериной и святой Маргаритой – и сказал ей: негодная тварь, как ты смела от страха перед смертью снять твою мужскую одежду? Не бойся, мы отлично защитим тебя против всех. И она так доверилась Врагу, что заявила, что раскаивается в том, что сняла мужскую одежду. Когда же она увидала, что выдана светской власти и осуждена на смерть, она стала звать бесов, являвшихся ей под видом святых; но как она ни звала, с того часа, когда её осудили, никто никогда больше ей не явился; тогда она спохватилась, но было поздно».
Вот во что Университет и Инквизиция обратили её приятие смерти, их же клевретами засвидетельствованное в протоколе 28 мая:
«Бог открыл мне через святую Екатерину и святую Маргариту великую жалость измены, на которую я согласилась, отрекаясь, чтобы спасти свою жизнь. Я губила свою душу, чтобы спасти свою жизнь».
Приятие неминуемой смерти настолько ясное, что она как бы утешала самоё себя:
«Да я и предпочитаю пострадать сразу, то есть умереть, чем продолжать так мучиться в тюрьме».
С церковной кафедры Великий Инквизитор Франции Жан Граверан лгал, и лгал совершенно сознательно, притом в каждом своём утверждении. Допустим, он мог не знать всей правды о том, в каких условиях её держали в тюрьме. Но думать действительно, что в тюрьме ей «прислуживали как знатной даме», он, конечно, не мог. Не мог он также не знать, что после сент-уанской драмы его собственный викарий приговорил Девушку не к четырём годам тюрьмы, а к пожизненному заключению. И нужно ясно сказать, что это была система. Жан Граверан лгал так же сознательно, как лгал Эстиве в своей обвинительной речи, так же, как Университет и Инквизиция лгали всё время— и о Жанне, и вообще, – как только дело касалось их концепций и их могущества. Жанна ещё не родилась, когда Жан Пети перед терроризированным двором лгал о Людовике Орлеанском так же сознательно и безудержно, как о ней стали лгать Эстиве и Граверан. Она была четырёхлетней девочкой, когда Кошон на Констанцском соборе так же сознательно и беззастенчиво лгал в защиту Жана Пети.
