«Вы знаете предсказание о том, что Франция будет погублена женщиной и спасена девушкой? Пророчество Изабо сбылось. Так вот, отведите меня в Вокулёр к Роберу де Бодрикуру, чтобы он велел провести меня к дофину».
Предсказания такого рода, отражавшие всё ту же веру в спасительную силу девственности, действительно существовали и были широко распространены. Но как раз в это время их связывали с маленькой шотландской принцессой, только что помолвленной с сыном Карла VII, будущим Людовиком XI, для скрепления старого франко-шотландского союза. И Лассару трудно было поверить, чтобы именно Жаннетта была призвана к такому Делу.
Но она уже не оставила его в покое. Человек он был простой (его показания необычайно запутаны), но свою «племянницу» он, по-видимому, очень любил и как-то почувствовал её незаурядность. Он скоро сдался и пошёл с ней в Вокулёр (всего в 4 километрах от Бюре).
На Вознесенье 1428 г. (в середине мая) она явилась в «большой зал» Вокулёрского замка, куда мог входить кто угодно, где рассматривались всевозможные административные и судебные дела и поэтому всегда была толпа. Шестнадцатилетняя девочка «в бедном красном крестьянском платье» искала разговора только с самим Бодрикуром, представителем короля. «Раньше я его никогда не видела, но я узнала его сразу, потому что Голос сказал мне: вот он!»
И в этот момент она вступила на путь, с которого больше не сойдёт никогда.
По словам одного из свидетелей этой сцены, её будущего соратника Бертрана де Пуланжи, она сказала Бодрикуру:
«Я пришла к вам от Господа моего, чтоб вы дали знать дофину, что он должен держаться и избегать сражений с врагом до середины будущего поста, когда Господь мой поможет ему. Королевство принадлежит не дофину, а Господу моему. Но воля Господа моего – поручить это королевство дофину. Он сделает его королём, несмотря на его врагов, и я поведу его к помазанию».
В современной исторической критике уже не оспаривается всерьёз, что в истории Христа центральным для Него Самого было вовсе не то, что хотел в ней найти XIX век – не ренановский либерализм и не морализирующая тенденция Гарнака, – а то, что завершало представления еврейского профетизма, которые Христос не переставал утверждать: эсхатологическая весть о том, что «приблизилось Царство Божие», моление о том, чтобы это Царство пришло, и тайна мессианского Царя, распятого и воскресшего. Так же точно последующим векам в истории Жанны д’Арк самым важным могло казаться то или другое; но нет никакого сомнения в том, что для неё самой единственно важной была та весть, которую она в первый раз детски простыми словами объявила в Вокулёре на Вознесенье 1428 г. и затем «утверждала до смерти»: эсхатологическая весть о том, что Христос есть мессианский Царь, «Царь Неба и всей Вселенной»; Он – «её Господь», «её прямой верховный Государь» не умозрительно, не в абстрактной теории, а самым конкретным образом, – она ведь «видела своими глазами», что Его Царство нисходит на землю; это Царство должно быть признано («мне хотелось бы, чтобы все слышали Голос так же хорошо, как я») и вне его уже не может быть никакой правды на земле; поэтому она и поведёт наследника французских королей к помазанию – именно потому, что в христианском мире царское помазание «представляет собою особое торжественное утверждение Царства Христа», и только оно превращает земного правителя в «подручного» «Единого Верховного Царя»; «так Богу угодно сделать через простую девушку».
«Кто твой господин?» – переспросил Бодрикур.
«Царь Небесный», – ответила она.
Тогда Бодрикур поступил так, как поступил бы на его месте всякий здравомыслящий человек: он посоветовал Лассару отхлестать её по щекам и отвести назад к её родителям.
Если верить «Хронике Девушки» – источнику, правда, не всегда надёжному, – она пыталась настаивать, говоря, что действительно её посылает Бог, и Бодрикур решил тогда приспособить её для развлечения своих солдат. Но вышло как-то так, что его солдатня – разнузданная, как все ратные люди XV века, – растерялась перед этой хорошенькой шестнадцатилетней девочкой. Она ускользнула.
Заявив о себе, она вернулась в Домреми. Но она знала, что это уже ненадолго. Своему сверстнику Мишелю Лебюэну она сказала однажды:
«Между Куссе и Вокулёром живёт девушка, через которую, прежде чем пройдёт год, будет помазан король Франции…»
Тем временем война докатилась до Домреми. Пока готовился поход на Луару, парижское правительство проводило ликвидацию мелких арманьякских островков, ещё державшихся на севере Франции. В связи с этим англо-бургиньонский губернатор Шампани Антуан де Вержи получил предписание овладеть Вокулёром и всем прилегающим округом. Боясь грабежей и убийств, крестьяне с пожитками и со скотом бежали на юг, в нейтральный Нефшато. Там, в обстановке катастрофы и среди скопления людей Жаннетта, по-видимому, стала довольно открыто говорить о своём призвании.
Так или иначе её отец что-то узнал и пришёл в полный ужас; вероятно, до него дошли и отголоски её похождений в Вокулёре. Жаннетту припугнули по-настоящему:
«Мне было сказано несколько раз, что, по словам моего отца, ему приснилось, что я уйду с солдатами… Я слышала от моей матери, что отец говорил моим братьям: если такое дело случится, вы должны её утопить, а не то я сам утоплю её своими руками».
Но прежде чем доходить до такой крайности, он решил выдать её замуж и этим способом выбить дурь из головы.
Но она уже давно дала обет «остаться девушкой, пока Богу угодно», и никакие уговоры и угрозы на неё в этом отношении не действовали. А в этом пункте, касавшемся религиозной совести, отцовская власть была, как известно, самым категорическим образом ограничена Церковью.
Тем временем Бодрикур заключил перемирие, условно согласившись на сдачу Вокулёра через год, если до того не придёт подмога от короля. Семья вернулась в Домреми. Всё отсутствие продолжалось несколько дней, но уже многие дома и церковь оказались сожжёнными. Жаннетта стала ходить к обедне в Гре.
По-видимому, она была счастлива хотя бы на короткое время вернуться к «нормальной» жизни: в Нефшато она говорила Жерардену д’Эпиналю и его жене Изабеллетте, что ей хочется скорее назад в Домреми.
Но когда переполох кончился и жизнь вошла в свою колею, парень, которого ей прочили в женихи, счёл себя обманутым и подал на неё в церковный суд. Дважды она ездила в Туль на разбирательство этого дела одна, вопреки воле родителей: послушная тихая девочка вдруг оказалась удивительно самостоятельной и энергичной. «Мои Голоса говорили мне, что я выиграю этот процесс». Она присягнула, что сама никогда ничего не обещала истцу, и трибунал отверг все его претензии.
А среди всех этих огорчений, дрязг и угроз Голоса говорили: «Иди, иди, не жди больше!»
Наступил октябрь 1428 г. Пришли вести, что англо-бургиньонские войска осадили Орлеан.
«Голос говорил мне, чтоб я шла во Францию, и я не могла больше оставаться там, где была; и ещё Голос говорил мне, что я сниму осаду Орлеана».
По словам Персеваля де Буленвилье, видения участились в это время, стали более яркими, чем когда-либо, и говорили ей:
