При этом Кордье признаёт, что «такого рода комплексы (психическое здоровье при галлюцинациях) в достаточной степени необычны и исторически встречаются, по-видимому, только у личностей высшего типа». Он называет по этому поводу Тассо, Лютера и, разумеется, св. Терезу Авильскую.
Но всё дело в том, что нельзя расчленять жизненный процесс, который составляет одно целое. Как и видения всякого настоящего мистика, Голоса Жанны, которые отнюдь не были «преходящим» феноменом, неотделимы от её общей религиозной жизни, от развития её личности и от её внешней активности. То, что она «любила Бога всем сердцем», то, что она не могла жить без молитвы и по ночам становилась на колени, то, что она просила у Бога совета обо всём, то, что она слышала Голоса, то, что она исполняла повеления Голосов со всем напряжением своего ума и своей воли и до полного самопожертвования, – составляет одно целое. И в этом – основное качественное отличие от галлюцинаций.
Классический случай галлюцинаций описан д-ром П. Жане именно в параллель со св. Терезой Авильской. Его больная Мадлен, одержимая религиозной манией, характеризуется прежде всего тем, что «она создала для себя нечто вроде второй жизни, из которой она не способна выйти для действенной активности. Для неё всё сводится к течению картин, которыми она себя услаждает и вне которых ничто не интересует её по-настоящему. Это мир снов… Когда она делает попытку внешнего действия, всё сводится к смехотворным первым шагам» (привожу эту общую сводку наблюдений д-ра Жане по изложению Эслена в его книге о св. Терезе Авильской).
Этот разрыв с реальностью признаётся теперь существеннейшей чертой галлюцинаций вообще. При галлюцинациях, пишет М. Блонд ель, «субъект истощает себя, точно питаясь своей субстанцией и растрачивая свои резервы»; переживания же настоящих мистиков «производят прямо обратное действие: они расширяют горизонт мысли и активности; они исключают эгоизм и укрепляют просветлённую любовь, которая вкладывает себя в мироздание, заботясь больше всего о божественной воле и любви; они увеличивают во много раз силы личности».
Болезненный уход в «царство снов» выражается в полном эгоцентризме – в том, что больной всё время копается в своих переживаниях и в своей душе. Д-р Жане рассказывает, что в письмах, которые Мадлен писала ему в госпитале, «речь была только о ней, о её страданиях и о любви между нею и Богом».
Жанна никогда не рассказала бы о своих переживаниях, если бы этот рассказ из неё не вытянули насильно, фразу за фразой, во время процесса. Надо почувствовать, с какой целомудренной стыдливостью она говорит даже о своей любви к Богу (и поэтому так сильны эти вырвавшиеся у неё слова). Все её мысли – о действенном служении Богу, об исполнении Его воли, и, я думаю, на земле не было существа менее эгоцентричного, даже трансцендентно, чем она. По всей видимости, она вообще как-то не думала о том, чтобы стать святой, и меня всегда поражало, что даже просьба о её личном вечном спасении, о спасении её души появляется у неё где-то совсем «между прочим», на третьем месте.
В прямую противоположность галлюцинациям, её переживания не оторваны от реальности, но завершают реальность и активно преображают её. И это своего рода закон, известный всем настоящим мистикам, в частности позднего Средневековья. Его формулировал Жерсон, его формулировал и Рейсбрук: «Кто хочет жить внутренней жизнью и созерцать, не заботясь о ближнем, не имеет ни внутренней жизни, ни созерцания».
На всех этих основаниях современная медицина чем дальше, тем больше отказывается отождествлять с галлюцинациями феномены, подобные тем, которые переживала Жанна. Будучи сам полным профаном в этой области, приведу мнение известного французского психиатра д-ра Логра, который следующим образом изложил современные представления об этом предмете («Le Monde», март 1947 г.):
«При отсутствии болезненных явлений (абсурдный умственный автоматизм или интеллектуальная недостаточность), которые неизбежно сопровождают бред и безумие, „видения“, „голоса“ и „призвание“ такого существа, как Жанна д’Арк, представляются скорее состоянием „сверхнормальным“, чем ненормальным; смотря по тому, становимся ли мы на точку зрения верующего или неверующего, их можно объяснить или сверхъестественной интуицией, или особой формой усиленной деятельности аффектов и воображения; в этом можно видеть, самое большое, некое „высшее отсутствие равновесия“, аналогичное гениальности. Ум, мягкость, здравый смысл и практическое чувство Жанны д’Арк прямо противоположны душевному расстройству».
Итак, если Кордье, предполагая галлюцинации, констатирует всё же некий «комплекс, встречающийся, по-видимому, только у личностей высшего типа», то современный специалист-психиатр предполагает какое-то не «ненормальное», а «сверхнормальное» состояние, «аналогичное гениальности».
Но чтобы понять это состояние в конкретном случае Жанны д’Арк, нужно ещё отдать себе отчёт в различии, существующем между нею и даже самыми замечательными, самыми творчески активными представителями западного мистицизма. Дело в том, что никто никогда не наблюдал у неё тех явлений, которые обычно рассматриваются как сопровождающие экстаз – «состояние, при котором прерывается всякое сообщение с внешним миром», по определению Э. Бутру. Св. Тереза Авильская говорит об этом: «Ни одно чувство не остаётся незанятым, так, чтобы оно могло ещё действовать на что бы то ни было, внутренне или внешне… Тело бессильно; очень ясно ощущается, как уходит его естественное тепло; оно охлаждается… Глаза закрываются сами собой; а если их держать открытыми, они всё равно не видят почти ничего». Нечто похожее говорится в александрийской «Книге Мистерий» IV века, обычно приписываемой Иамблиху: «Те, на кого находит вдохновение, уже не владеют сами собой и не живут человеческой или животной жизнью… Знаки, которые у них появляются, бывают различны: движения тела или отдельных членов, или полный покой; иногда тело словно растёт, или раздувается, или поднимается в воздух; иногда наблюдается равномерная сила голоса, иногда эта сила меняется, прерываемая молчанием». Однажды, придя внезапно в состояние экстаза, Тереза в церкви упала наземь на глазах у всех присутствующих. У Жанны ничего подобного никто не видел никогда. А не заметить этого было бы нельзя: когда Наполеон пролежал несколько часов в эпилептическом припадке во время битвы под Эсслинг-Асперном, это видело множество людей. Во время штурма Турели Жанна ушла молиться в соседний виноградник и вернулась через семь или восемь минут – больше ничего.
Когда её современница Колетта Корбийская начинала говорить о Боге, она сначала произносила «ангельские слова», но через несколько мгновений пена выступала у неё на губах и она теряла дар речи. Жанна слышала Голоса во время допросов, по два, по три раза за один день и даже «чаще, чем она об этом говорила»; никто ничего не замечал. Один только раз д’Олон, может быть, уловил что-то – во время приступа на Сен-Пьер-Ле-Мутье, когда она сняла шлем, прежде чем сказать ему, что её окружает пятьдесят тысяч ангелов: этот жест – снять шлем – можно на худой конец истолковать как жест «возвращения». Но это, во всяком случае, совсем не похоже на состояние полного отсутствия, в котором пробыл Сократ целую ночь во время осады Потилеи или св. Франциск в БоргоСан-Сепулькро, когда вокруг него теснилась толпа, а он не видел и не слышал ничего.
