Не находя ничего другого, Лиокур доходит до предположения, что св. Екатерина, являвшаяся Жанне, была не Александрийская, а Сиенская, несомненная поборница папства, состоявшая в женском ордене Св. Доминика. Достаточно двух заявлений Жанны, чтобы убедиться в обратном: по её словам, она много раз ставила свечи изображениям своих святых в церквах – а Екатерина Сиенская в то время ещё не была канонизирована; и о своём мече она сказала, что его нашли в церкви «любимой ею» св. Екатерины: ясно совершенно, что речь идёт о св. Екатерине Александрийской. И если бы Жанне дали довести её дело до конца, то церковная реформа состоялась бы в том духе соборности, который в национальной Франции был ещё жив.
V
«Голоса сказали мне: возьми знамя по воле Царя Небесного… и чтобы я несла его смело».
Выводы Жерсона были изложены только после освобождения Орлеана и, стало быть, не повлияли уже никак на заседавшую в Пуатье комиссию, которая, проработав шесть недель и получив справки с места рождения Девушки, вынесла наконец своё решение:
«Король, ввиду трудного положения его самого и его королевства и принимая во внимание непрестанные молитвы к Богу его бедного народа, равно как и всех прочих любящих мир и справедливость, не должен отвращать или отвергать девушку, которая говорит, что она послана Богом принести ему помощь, невзирая на то, что её обещания касаются лишь человеческих дел; не должен также верить в неё поспешно и с лёгкостью». Текстом апостола Павла и ссылками на Ветхий Завет – на Ахаза, Гедеона и пр. – указывается, что в случаях такого рода надлежит прибегать «к человеческой осторожности и к молитве»: «со времени прихода вышеназванной девушки король и придерживался во всём двух вышеназванных способов… Он приказал испытать её относительно её жизни, рождения, нравов, намерений… Она публично беседовала со всевозможными людьми; но в ней не обнаруживается никакого зла, ничего, кроме смирения, девственности, благочестия, честности, простоты… Что касается второго способа испытания, король потребовал от неё знак, на что она отвечает, что покажет его под городом Орлеаном и ни в каком ином месте: ибо так ей повелено Богом.
«Король… ввиду её постоянства в речах и её настоятельных просьб отпустить её в Орлеан, дабы она показала там знак божественной помощи, не должен препятствовать ей идти в Орлеан с его ратными людьми, но должен велеть провести её с честью, уповая на Бога. Ибо сомнение и отказ, когда нет видимости зла, были бы противлением Святому Духу, что означало бы стать недостойными помощи Божией, как сказал Гамалиил на совете иудеев по поводу апостолов».
При той осторожности, которая была неизбежна в официальном документе, трудно было написать больше этого. Постановление комиссии было предано самой широкой огласке: текст был разослан во все провинции, признававшие «Буржского короля».
Предпочитая не говорить, что король в действительности уже получил от неё знак, который обнародовать невозможно, комиссия, однако, упомянула даже «некоторые чудесные обстоятельства её рождения и жизни, передающиеся как достоверные». Этими «чудесными обстоятельствами» в глазах комиссии и были, очевидно, шинонские «видения и откровения», может быть, также «знание» о разгроме под Рувре перед её отъездом из Вокулёра или привезённые из Домреми рассказы о пении петухов в ночь, когда она родилась. Кроме того, согласно показанию Сегена, Пьер Версальский лично узнал от неких ратных людей, что «во время похода Жанны к королю они ей устроили засаду, чтобы схватить её и ограбить вместе с её спутниками; но в мгновение, когда они собирались это сделать, они лишились сил и не могли двинуться с места». Много толков в это время вызывал также очень странный случай, разыгравшийся в Шиноне на глазах у всех (и по словам Пакереля, она сама ему этот эпизод подтвердила).
Когда она, исполненная мистического воодушевления, перед первым приёмом у короля, подходила к Шинонскому замку, ей по дороге попался солдат, навряд ли трезвый, который обругал её непотребными словами, приплетая, как водилось, имя Божие к похабели. Это было её первое столкновение с кощунственной руганью, с которой ей предстояло столько бороться. Она сказала этому солдату: «Ты Его хулишь, а сам так недалёк от смерти». Через несколько часов он упал в ров замка и утонул.
Не позднее начала мая отголоски этой истории дошли до Брюгге – из Лиона, через какого-то англичанина Лоуренса Трента, который, по словам Джустиниани, писал: «У меня голова кругом идёт от всего этого»…
Два других случая, совершенно достоверные и ещё более странные, произошли после решения комиссии.
В книгах счётной палаты Брабанта сохранились выписки из письма, написанного одним из советников герцога Бургундского, Ротселаром, из Лиона 22 апреля 1429 г. – более чем за две недели до ранения Девушки под Турелью. Со слов одного из советников Карла де Бурбона, Ротселар сообщал: «Она сказала королю, что освободит Орлеан, прогонит оттуда англичан и будет под Орлеаном ранена стрелою, но не умрёт от раны».
Это предсказание (согласно свидетельским показаниям, повторённое ею затем в Орлеане) имело колоссальный резонанс; в начале лета 1429 г. о нём знали уже и в Венеции, и в Германии. На процессе судьи спросили её об этом в лоб; она ответила:
«Я действительно знала, что буду ранена, и сказала об этом моему королю, сказала также, что всё же не перестану трудиться. А открыто мне это было голосами святых Екатерины и Маргариты».
Пуатье она покинула уже в начале апреля, оставив клириков «оформлять» их решение. Её следующим этапом был Тур, где король начал снаряжать её в поход. Был сформирован её личный конвой, во главе которого был поставлен гасконец д’Олон, ещё раньше привлечённый в Пуатье
слухами о ней, – человек сравнительно молодой (ему было лет тридцать), но занимавший видное положение: по его словам, он уже бывал в Королевском совете.
По её мерке были заказаны белые латы из кованого железа; казна заплатила за них довольно крупную сумму – 100 фунтов. «И говорят те, кто её видел, что очень приятно было смотреть на неё, когда она была в латах», – рассказывает один из современников (Томассен). Другой вопрос, чего стоило семнадцатилетней девочке носить на себе, не снимая иногда по нескольку суток, этот металлический груз, который должен был весить от 16 до 20 килограммов.
Король хотел от себя дать ей также меч, взамен того, который она в своё время получила на дорогу от Бодрикура; но тут произошёл второй удивительный случай, имевший не меньший отзвук, чем предсказание о ранении (в июне о нём знали уже в Венеции, через Бретань и Брюгге).
«Когда я была в Туре или в Шиноне, я послала за мечом, который находился в церкви Святой Екатерины во Фьербуа, за алтарём; и его сразу нашли совсем ржавым в земле, и на нём было пять крестов; я узнала это через мои Голоса и никогда не видела человека, ездившего за этим мечом. Я написала тамошним церковным людям, не угодно ли им отдать мне этот меч, и они мне его прислали. Он был закопан перед алтарём или сзади— кажется, я написала, что этот меч должен быть позади алтаря. Как только меч был найден, церковные люди потёрли его, и ржавчина сразу сошла без труда».
