Ранним утром арманьяки переправились через Луару. Их непосредственным объектом был форт Сен- Жан-Ле-Блан, расположенный на левом берегу почти напротив форта Сен-Лу, взятого за два дня перед этим. При их приближении англичане очистили форт Сен- Жан, подожгли его и стянули свои силы на главном участке левого берега, где подступ к Орлеану закрывали их сильнейшие укрепления – Турель на разрушенном мосту и форт Сен-Огюстен перед Турелью, в сторону Солоньской равнины.
Поставленная цель оказалась достигнутой без иных затрат, и «регулярные» военачальники были готовы этим удовольствоваться, по привычке ограничиваться операциями самого малого масштаба («отчего и тянулась без конца эта проклятая Богом война», как пишет «Парижский Буржуа»). Большая часть арманьякских сил была уже отведена на маленький остров в реке и должна была оттуда вернуться в город. Но тут Девушке доставили её коня, почему-то оставшегося на правом берегу. Недолго думая она бросилась с небольшим отрядом к форту Сент-Огюстен и подняла своё знамя над палисадом. Вдруг откуда-то раздались крики, что англичане большими силами переправляются с правого берега. Произошла паника, часть её отряда побежала к речной флотилии. Видя это, англичане из форта Сент-Огюстен сделали вылазку и бросились на беглецов. Девушка медленно отходила, прикрывая остальных, потом вдруг развернулась, вместе с Ла Иром и с малым количеством людей ударила на англичан и погнала их назад в их укрепление.
Тогда вместо отступления на Орлеан вся масса наличных арманьякских войск хлынула к форту Сент-Огюстен. Д’Олон расставлял их по мере того, как они подходили. Командование фактически перешло в руки Девушки.
Бой продолжался почти весь день. Под вечер форт Сент-Огюстен пал, и лишь остатки его гарнизона укрылись в Турели.
Из взятого укрепления было вызволено много пленных французов. Там же обнаружились большие запасы продовольствия. Арманьякские солдаты им занялись. Чтобы прекратить беспорядок, которым легко могли воспользоваться англичане из Турели, Девушка приказала поджечь форт со всем, что в нём находилось.
Большая часть арманьякских войск осталась на левом берегу перед Турелью, куда тем временем отошёл гарнизон ещё одного английского форта, Сен-Приве, находившегося дальше на запад. Д’Олон говорит, что девушка осталась с войсками «в поле», но это явная ошибка: из ряда других показаний видно, что она хотела остаться, но была так утомлена, что в конце концов уступила уговорам и вернулась в город (Пакерель говорит, что вечером она, усталая, с повреждённой во время боя ногой, согласилась даже поесть, хотя была пятница – день, когда она обычно не ела ничего). Между тем в Орлеане её ожидало новое сражение – с арманьякским командованием. Её известили об окончательном решении: приостановить операции, уже принявшие слишком рискованный характер, и ждать новых подкреплений. Но она ещё более твёрдо задалась целью дать наутро решительный бой за Турелью. Гокуру она велела сказать (по рассказу Пакереля): «Вы были в вашем совете, а я в моём; и будьте уверены, что Совет Господень совершится, а ваш пропадёт».
Орлеанским горожанам она велела делать все необходимые приготовления. Всю ночь, как повествует «Дневник Осады», они перевозили продовольствие и снаряжение войскам, стоявшим под Турелью, и в то же время готовились восстановить сломанный мост, чтобы атаковать английское укрепление также и с тыла. «Завтра я вернусь в Орлеан по мосту», – говорила она.
Она «знала» теперь, что будет ранена именно в этот день. По словам Пакереля, она сказала ему: «Не оставляйте меня завтра; мне придётся много трудиться, больше, чем когда-либо до сих пор, и кровь потечёт из моего тела, над грудью». – «Она говорила, среди прочего, что будет ранена под этим фортом на мосту», – рассказывает другой свидетель, орлеанский житель В ноль.
7 мая чуть свет она была на ногах. О колебаниях командования узнало и население: по рассказу «Хроники празднования 8 мая», горожане явились к ней и стали просить её «совершить дело, порученное ей Богом и королём». Она села на коня и крикнула: «Кто меня любит – за мной!»
Увлекая за собой войска и народ, она двинулась к переправе. Но у запертых Бургундских ворот её ждал Рауль де Гокур, категорически заявивший, что никого не выпустит из города. Семнадцатилетняя девочка крикнула ему: «Вы злой человек!» Народ наседал, ворота открылись, толпа чуть не смяла Гокура. Она его вызволила и также повлекла за собой.
Часто говорится, что английские войска под Орлеаном были уже к этому времени деморализованы появлением не то ведьмы, не то, может быть, всё-таки святой. В какой-то степени это верно. Но отборные английские ратники в количестве 600–700 человек, занимавшие Турель под командованием Глейсдейла, во всяком случае никакой деморализации не проявили. По единогласному отзыву участников, бой носил исключительно упорный характер. Арманьяки бросались на приступ с величайшим воодушевлением, но каждый раз, понеся потери, оказывались сброшены вниз со стен крепости. Стоя впереди, Девушка, «вся в белом, со знаменем в одной руке и с мечом в другой», без устали поддерживала дух арманьякских войск и вновь и вновь вела их на приступ. «Я говорила нашим, чтобы они не сомневались и что они снимут осаду». «И рассказывали некоторые, что видели во время этого штурма двух белых птиц на её плечах» (по самой старой из дошедших до нас реляций, воспроизведённой у Эбергарда Виндеке) или же «белого голубя, летающего вокруг её знамени» (по «Хронике празднования 8 мая»).
Было уже около полудня. По её собственным словам, она «первой ставила лестницу к стене», когда стрела из арбалета попала в то место, где части её лат неплотно стыковались друг с другом, и насквозь пробила ей плечо. Она упала. Её вынесли из боя и положили на траву. Говорят, что она теряла много крови; но у неё хватило силы воли самой вытащить из раны торчавший обломок стрелы. Бастард, бывалый военный человек, хотел было заговорить кровь; но она испугалась богомерзкого колдовства; по словам Пакереля, она сказала, что «лучше умрёт, чем допустит это», и добавила: «Рано или поздно я должна умереть, а где – не знаю…» Рану смазали и перевязали.
Девушка плакала от боли. Но потом она исповедалась у Пакереля и затихла.
«Меня очень утешила Святая Маргарита».
Тем временем бой продолжался.
Солнце село, а Турель всё ещё держалась. «Было около 8 часов вечера, – говорит Бастард, – так что почти уже не было надежды одержать победу в этот день; поэтому я хотел увести войско в город». Он приказал трубить к отступлению.
Тогда она заставила себя встать. Она остановила Бастарда и сказала:
«Подождите немного. Ешьте и пейте, пока я помолюсь».
Ей помогли сесть на коня. Она отъехала в находившийся поблизости виноградник и помолилась там несколько минут («с полчетверти часа», по словам Бастарда). А потом направилась опять к самой крепости.
Как говорит де Кут, она спросила, где её знамя, и сказала: «Как только ветер повернёт знамя так, что оно коснётся стены, Турель будет наша».
Знамя тем временем оставалось на попечении д’Олона. По его собственным словам, он был сильно встревожен перспективой предстоявшего отступления, «опасаясь, как бы не получилось неладное». И ему «пришла мысль, что укрепление ещё может быть взято, если выдвинуть вперёд это знамя, которое так любили ратные люди». Он вручил знамя «верному человеку», известному под прозвищем Баск, а сам полез в ров, велев ему следовать за собой. Но Баск замешкался. В это время появилась она. Увидав, что со знаменем происходит нечто непонятное у самого рва, она закричала: «Моё знамя! Моё знамя!»– бросилась за ним и стала вырывать его у Баска. А тот не выпускал, придерживаясь указаний д’Олона.
