Потеряв уже пять дней и пропустив возможность достигнуть Парижа раньше армии Винчестера, Карл VII 22 июля в Вальи принял депутации, принёсшие ему ключи Суассона и Лана. На следующий день он вошёл в Суассон. Сюда ему доставили ключи Креси, Провена, Куломье и нескольких других городов. Около этого времени к нему явился со своим контингентом Рене Анжуйский, порвавший с Англией и принёсший королю признание от имени всей восточной окраины.
Девушка рвётся на Париж; как пишет «Хроника Турне», «она в полном огорчении оттого, что делается не так».
Но движение на Париж – это не только риск битвы с англичанами, не только риск военных действий вокруг столицы: это, главным образом, риск сорвать соглашение с Филиппом Бургундским, которое должно вот-вот состояться. Таким образом, это опасность появления на правом фланге 4-тысячной бургундской армии, которая начинает сосредотачиваться во Фландрии; правда, этот риск невелик: при энергичных действиях со стороны короля весь север может быть освобождён легко и быстро, и бургундская армия далеко не пройдёт. Суть вопроса – не военная, а политическая; чтобы дать Филиппу Бургундскому полное доказательство своей доброй воли, Карл VII в какой-то момент, не совсем точно определённый, но приблизительно в это время, в последних числах июля, подписывает перемирие на пятнадцать дней.
В течение пяти дней королевская армия неподвижно стоит в Суассоне. Затем происходит нечто действительно невероятное: армия круто поворачивает и начинает уходить на юг. 29-го она достигает Шато-Тьерри, который к вечеру сдаётся Девушке. Карл VII остаётся здесь до 1 августа и затем, продолжая движение на юг, оказывается 2-го в Провене. Если верить Жану Шартье, он уже в этот момент «решил, по совету некоторых и своей собственной волей, перейти через Сену и вернуться со своей армией за Луару», чтоб ждать там, когда Филипп Бургундский подаст ему Париж на золотом блюде.
В только что освобождённых городах начинается паника. Реймская коммуна вступает в переписку с Ланом и с Шалоном, сообщая им «слух, что король намерен вернуться в Орлеан и в Бурж, удаляется и прекращает наступление». 3 августа Реймс пишет своему архиепископу Режинальду Шартрскому: «Говорят, что король хочет прекратить наступление, из чего может проистечь окончательная гибель страны». По-видимому, Реймс одновременно обратился и к Девушке; во всяком случае, она ответила 5-го; и этим людям, испуганным за свою собственную судьбу и за судьбу всей страны, она прямо написала, что происходит и что она сама об этом думает:
«Дорогие мои друзья, верные французы города Реймса, Девушка Жанна шлёт вам вести от себя и просит вас и умоляет не сомневаться ничуть в правой борьбе, которую она ведёт за королевскую кровь; и я вам обещаю и ручаюсь, что не покину вас, пока буду жива. Верно, что король заключил перемирие на пятнадцать дней с герцогом Бургундским, который через пятнадцать дней должен мирно сдать ему город Париж; не удивляйтесь ничуть, если я не вступлю туда так скоро, потому что я совсем не довольна перемириями, заключаемыми подобным образом, и не знаю, буду ли их соблюдать. А если буду, то только чтобы сдержать слово короля. И они не обманут королевскую кровь, потому что я сохраню армию короля и не распущу её, чтоб быть готовой по истечении этих пятнадцати дней, если они не установят мир. Поэтому, дорогие мои настоящие друзья, я вас прошу не беспокоиться об этом, пока я жива; но я вас умоляю исправно нести сторожевую службу и охранять королевский город; дайте мне знать, нет ли у вас изменников, желающих вам вредить, – я их уберу так скоро, как могу; и пишите мне о себе. Молюсь Богу за вас, да хранит Он вас.
Пятница, пятый день августа месяца, у полевого лагеря по дороге на Париж».
Трудно высказаться яснее. Не доверяя решительно обещаниям Филиппа Бургундского и видя перед собой «дорогу на Париж», она заявляет без обиняков, что король поддаётся обману. И более того: как она говорила в Орлеане «Вы были в вашем Совете, а я была в моём», – так и теперь она оставляет за собой свободу действовать невзирая даже на самого короля. И в то же время – эта мысль о смерти («пока буду жива»), повторённая дважды и перекликающаяся с мыслью о предательстве, уже высказанной в Шалоне.
В народе начинают теперь понимать, что Девушка, надрываясь, тянет за собой короля. Эбергард Виндеке записал такой слух, наивно, но по существу верно отражающий обстановку и отнюдь не лестный для Карла VII:
«Однажды король сидел за столом и завтракал, а Девушка вышла навстречу англичанам. И в городе все поседлали коней и двинулись за ней. Узнав это, король велел запереть ворота. Об этом рассказали Девушке. Тогда она сказала: прежде чем будет три часа пополудни, королю до такой степени понадобится идти ко мне, что он только накинет плащ и без шпор поспешит за мной. Так и случилось. Ратные люди, что были в городе, послали сказать королю, чтоб он велел отпереть ворота, а то они их разобьют. Тотчас ворота были открыты, все бросились за Девушкой, и никто не обращал внимания на короля. Тогда король быстро накинул плащ и, не вооружаясь, поспешил за Девушкой сам».
Факт тот, что, простояв в Провене несколько дней, Карл VII прекратил движение на юг и 5 или б августа опять повернул на Париж – как пишет Жан Шартье, «к великой радости» Девушки и всех теснившихся вокруг неё молодых военачальников: Рене Анжуйского, герцога д’Алансона, герцога де Бурбона, Вандома, Лаваля и других. Шартье добавляет, что английский авангард захватил мост через Сену у Бре и этим помешал дальнейшему отступлению Карла VII, но это объяснение едва ли может быть принято: у Бре англичане отбросили лишь какие-то совсем слабые части арманьякской армии, которая сама в этот момент уже повернула на Париж и достигла Нанжи. Решение Карла VII возобновить наступление было, очевидно, вызвано иными соображениями. Идти против воли Девушки, в которой он всё-таки видит вестницу Божию, против порыва, увлекающего армию на Париж, и против увещеваний населения, испуганного его отступлением, Карлу VII трудно во всех отношениях. И сейчас ему как раз представился случай возобновить активные операции при таких условиях, что Филипп Бургундский формально ничего не может против этого возразить. Дело в том, что английские части, появившиеся у Бре, представляют собой авангард Бедфорда, который, собрав все наличные силы, 4 августа сам выступил из Парижа и левым берегом Сены пошёл наперерез армии Карла VII, двигавшейся на юг. Если военные действия возобновлены англичанами, то Карл VII может ответить на это новым переходом в наступление, не давая Филиппу Бургундскому никакого предлога для неудовольствия.
В то время как Бедфорд находится где-то на левом берегу Сены, оставив Париж почти без войск, арманьякская армия движется на северо-запад и довольно быстро приближается к столице. Она переходит на правый берег Марны у Шато-Тьерри, 10-го занимает Ферте-Милон и 11-го достигает Крепи-ан-Валуа, в 50 километрах от Парижа.
В Париже власти запирают ворота и объявляют, «чтоб никто не смел, под страхом повешения, выходить за городскую черту – ни под предлогом богомолья, ни за каким-либо товаром». В окрестностях Парижа, в монастыре Пуасси, старуха Кристина Пизанская берётся за перо и пишет восторженные стихи.
Проплакав одиннадцать лет,
Я опять начинаю смеяться.
В тысяча четыреста двадцать девятом году
Солнце вновь засияло.
Отвергнутый сын
Законного короля Франции
Возвращается коронованным королём.
А ты, благословенная Девушка, —
Разве можно забыть о тебе?
Как достойно прославить тебя,
Давшую мир
Земле, угнетённой войной?
Шестнадцатилетняя девочка, —
Разве это не сверх естества?
По дороге из Ферте на Крепи опять целые деревни с хоругвями выходят ей навстречу, опять люди кричат, теснятся вокруг неё, целуют ей руки и ноги. А она думает о том, что для неё всё лучшее, может быть, уже позади.
