Фандорина этот феномен не удивил – животные отлично чувствуют силу и очень осторожны с крупными особями, а Гасым габаритами с немаленького медведя.
– Ты сиди на стена, жди. Слышишь в дом стрельба – прыгай, иди. Лев к тебе придет – убивай. Вон тот ружье возьми. – Хозяин показал на шестизарядный карабин, висевший на ковре. – Из пистолет лев убить трудно. Когда убьешь львы, тоже приходи в дом. Поможешь.
Спорить с этим «планом» Эраст Петрович не стал. Сначала нужно было разработать свой собственный.
– Ты случайно не знаешь, как внутри устроен д-дом?
– Почему не знаю? Знаю. Тер-Акопов на ближний дача ездил для две вещи: пить-кушать и… – Грубое слово опять было произнесено идеально. – Поэтому на дача только два комната: один для пить-кушать, второй…
– Понятно, – перебил Фандорин, не любивший бранных слов. – А поподробнее? Можешь нарисовать или объяснить расположение комнат?
Гочи ссыпал с прямоугольного медного подноса сладости и орехи.
– Сюда смотри. Вот это дом, да? – Палец гулко постучал по подносу.
В это время на пороге появился очередной проситель – оборванец в косматой шапке, надвинутой на глаза. Застыл в почтительной позе, дожидаясь, когда на него обратят внимание.
– П-послушай, – не выдержал Эраст Петрович. – Как ты можешь жить в такой обстановке? Все время кто-то входит без спроса, разгуливает по дому. Ты знаешь всех этих людей?
– Они меня знают, – важно ответил Гасым. – Чем у человек больше уважение, тем больше вокруг люди. Уйди, э? – махнул он оборванцу. – Не мешай. План делаем – армяне убивать будем.
Тот благоговейно поклонился, попятился, исчез.
– Это дом, да? Это стенка, да? – Гасым положил поперек подноса длинную грузинскую чурчхелу. – Там еще этот, как его, коридор есть. Так, маленький. Здесь в спальня Хачатур спит. – На левую половину подноса легла крупная урючина. – Тут остальные спят. – Четыре изюминки легли на правую половину. – Зачем морщина на лоб? Почему молчишь?
– Д-думаю. Твой план плохой. Нужен другой.
Эраст Петрович достал листок бумаги и карандаш. Написал иероглиф «Клинок». Ниже, мелко: «Львы – хорошо. Чувствуют себя в безопасности. Хачатур один слева. Одновременно. Две минуты. Считать».
– Что пишешь? Зачем пишешь?
– План записываю.
– От этого твой план лучше будет? – Гочи хмыкнул. – Я буква не знаю, читать-писать не умею. Вся зло от грамота. Чиновник пишет, полиция пишет, буржуй пишет – все плохие люди пишут. Читай, что ты написал.
Фандорин прочел.
– Ничего не понял! Мой план ругал, а это что?
– Твой план нехорош, потому что Хачатур мне нужен живой, – стал объяснять Эраст Петрович. – Что по саду бродят львы – это замечательно. Значит, бандиты чувствуют себя в полной б-безопасности и не выставляют часовых. Мы подойдем к дому с торцов, одновременно. Я слева, вот отсюда. Ты справа. Сначала я должен взять Хачатура. Потом пройду коридором, и мы одновременно нападем на остальных: я слева, ты справа – через окно. Просто дай мне две минуты. Ты до ста двадцати считать умеешь?
– Зачем считать? Часы есть. – Гасым достал из кармана превосходный хронометр. – Две минуты не считать – смотреть буду. А план твой плохая. Как ты по сад пойдешь? Львы кушать будут.
– Не будут. Меня звери тоже не трогают. Неоднократно проверено.
Гасым засопел. Он был чем-то недоволен.
– Тебе Хачатур живой нужен, мне мертвый, – наконец изрек он. – Спорить будем.
Вспомнив о нефтяном колодце, Фандорин негромко сказал:
– Он мне живым ненадолго нужен. Только пару вопросов задать.
И гочи успокоился.
– Если не захочет отвечать, мне скажи. Я его немножко бить буду. А когда скажет – отдашь Хачатур мне.
Эраст Петрович прислушался к moralische Gesetz – не возмутится ли? Нравственный закон молчал.
– С б-большим удовольствием.
Фандорина передают из рук в руки
«На Апшеронском полуострове сосредоточено 82,6 % общероссийской добычи нефти. Стоимость добычи – одна из самых дешевых в мире, потому что нефть находится недалеко от поверхности – в среднем глубина скважин впятеро меньше, чем в Техасе. Всего вышек насчитывается около 4200. Годовой доход от нефти и нефтяных продуктов составляет не менее 300 миллионов рублей…»
Карандаш строчил по бумаге. Эраст Петрович выплачивал долг по Никки за вчерашний день. Снаружи стемнело, над керосиновой лампой танцевали мошки.
Несколько часов назад Гасым сказал:
– Хожу в Шубаны. Через стена смотрю. Если Хачатур дома ночует, записка присылаю: сколько люди, сколько львы. Ты приходишь, мы ждем, когда все спят, потом идем, всех убиваем. Такой будет план, – сказал гочи на прощанье и поспешно прибавил: – Помню, помню: Хачатур сразу не убиваем.
– Как я получу твою з-записку? По воздуху? И как я найду эти твои Шубаны?
– Мальчик принесет, мальчик отведет.
– Какой еще мальчик?
– Вай, я знаю? Любой мальчик.
Он подошел к окну, крикнул что-то. В комнату с топотом ворвалась гурьба чумазых пацанят – тех самых, что весь день орали во дворе.
Гасым подозвал двоих, остальных прогнал. Потолковал с ними о чем-то.
– Тэшэккюр едирэм, ага. Дедийиниз кими оладжаг! – хором ответили мальчишки, просияв счастливыми улыбками.
– Это Саид, сын Халида-ханум, – показал Гасым на одного. – Будет с твой друг сидеть, когда ты уйдешь. А это Али сын Мустафы, тебе записка принесет и куда надо отведет.
– Но ведь ты неграмотный! Как ты мне напишешь записку?
Презрительно усмехнувшись, гочи не удостоил его ответа. Ссыпал в огромный карман сушеных фруктов и орехов, взял несколько лепешек.
По двору он шагал неспешно, вразвалку. Остроносый Али сын Мустафы семенил рядом, похожий на Панурга рядом с Пантагрюэлем, но при этом старался подражать походке великого человека: так же гордо расправлял плечи, смотрел вперед и вверх, из-за чего едва не споткнулся.
Тогда-то Фандорин и решил заняться дневником – пришла подходящая мысль для «Инея».
«Почти всякому человеку хочется себя как-то возвысить. Цзюнцзы, благородный муж, для этого стремится стать выше. Человек мелкий, сяожэнь, норовит увеличить свой рост, принижая окружающих. Поэтому когда благородный муж становится правителем (что случалось в истории редко), всё общество, следуя его примеру, тоже начинает тянуться вверх: улучшаются нравы, в моду входят благородство, бескорыстие, отвага. Когда же воцаряется сяожэнь, всеобщим законом становится унижение подданных. Сяожэнь мал ростом. Поэтому он может выглядеть великим, только если все вокруг простерлись ниц, а худший враг для маленького правителя – тот, кто отказывается пресмыкаться на брюхе. От этого в эпоху правления сяожэней в обществе распространяются льстивость, вороватость и вероломство…»
