– Видишь кожух? Нет, левее смотри! – командовал Дятел. – Там возле верхнего сальника должен быть воздушный регулятор!
– Есть, вижу! – донеслось сверху.
– Присоединяй магнитное крепление! Помнишь, как?
Черная тень стояла уже в одном шаге от распорядителя, а тот ничего не чувствовал, не слышал. Фандорин приноровился взять Дятла за шею, когда тот, задрав голову, громко спросил:
– Слушай, Дятел, а пяти минут нам хватит? Мало ли, у ворот провозимся. Переставь на семь.
«Значит, Дятел – тот, другой?».
Это меняло приоритеты.
– Ничего, Краб. Успеем! – ответил верхний, чем-то лязгая. – А не успеем – черт с нами. Две минуты – лишний риск!
«Надо, чтобы он спустился. Иначе живьем не получится».
Вместо того чтобы отключить человека с листком, как планировалось вначале, Фандорин крепко взял его сзади за руки, шепнул в ухо:
– Продолжай инструктировать, Краб. Пикнешь – убью.
И подтолкнул оцепеневшего боевика вперед, для вящей убедительности сжав болевые точки на запястьях. Тот охнул, послушно засеменил.
– Стоять!
Они оказались прямо под железной лестницей. Теперь сверху их было не видно. Краб тяжело дышал, но вел себя смирно.
– Крикни ему: «Тут какая-то путаница. Не могу разобрать. Спустись на минуту», – шепнул Эраст Петрович и сжал пальцы сильнее.
Вместо ответа подпольщик рванулся вперед, одновременно лягнув Фандорина каблуком по голени. От боли на миг потемнело в глазах, но растерялся Эраст Петрович не от этого. Левая рука Краба мистическим образом будто бы удлинилась, а потом вовсе отделилась от тела. Ошеломленный, Фандорин ослабил хватку.
Тогда диверсант окончательно высвободился. В руке у Эраста Петровича остался протез в кожаной перчатке.
Краб оказался одноруким!
Но удивляться было некогда. Блеснул нож.
Фандорин узнал замах – точно так же, от левого плеча к правому, рассекающим ударом, бил человек под вагоном.
Едва успев отпрянуть, Эраст Петрович был вынужден пятиться и дальше. Калека отлично владел холодным оружием. Все время чередовал приемы, атаковал, не давал ни секунды передышки.
– Давай, Дятел, давай! – кричал он. – Я его держу! Ставь три минуты! Нет, две! И беги, беги!
Краем глаза (поднять голову не было возможности) Фандорин увидел, как по одной из труб, проходящих под потолком, двигается тень.
Упругий, мягкий звук. Спрыгнул на пол.
Нападет со спины? Это было бы превосходно.
Проклятье! Хлопнула стальная дверь.
Уходит!
Наконец удалось перехватить руку нападавшего. Но у ракообразного сила в единственной клешне была фантастическая – вырвался.
Эраст Петрович разозлился, что столько времени тратит на инвалида. А мина вовсю тикает, и Дятел удирает!
«Делать нечего. Прощай, Краб. Не хочешь жить – твое дело».
Отскочив назад, Фандорин выхватил «дерринджер». Пистолетик весил меньше ста грамм, хитрый металлодетектор на него не среагировал.
У «дерринджера» есть множество недостатков: всего один патрон, крошечный калибр, убить противника наповал можно лишь при точном попадании в глаз. Но имелось и одно преимущество, в данных условиях бесценное. Им Эраст Петрович и воспользовался.
Хлопнул негромкий выстрел, пуля угодила туда, куда требовалось – в сверкающее яростью око. Если б стрелять из оружия с большой убойной силой, был бы риск, что свинец пройдет навылет и начнет рикошетить непредсказуемым образом. А тут никаких опасений: товарищ Краб повалился замертво, и пулька застряла у него в черепе.
Молнией, через две перекладины на третью, не касаясь перил руками, Фандорин взлетел по лесенке.
Несколько мгновений сосредоточенно смотрел на циферблат часовой мины, определяя, какой она системы.
Дятел поставил замедление не на три минуты и даже не на две – на шестьдесят секунд. И пятьдесят из них уже прошли.
Но и десять секунд немало. Особенно если бомба такого незатейливого устройства, с простеньким электролитиевым взрывателем Льюиса.
Эраст Петрович вынул батарейку, и стрелка остановилась.
Теперь можно заняться Дятлом. Далеко ли он успел убежать? И как собирается попасть за ворота?
Не теряя времени на спуск, Фандорин проделал тот же путь, каким минуту назад ушел Дятел: пробежал по керосиновой трубе, потом соскочил вниз. С высоты метров в семь неподготовленному человеку спрыгнуть непросто. Неудивительно, что это получилось у Эраста Петровича, он специально обучался науке прыжков и падений. Но каков Дятел?
«Трудный случай. Видимо, придется побегать», – подумал Фандорин. Не без удовольствия.
Белый человек в черном городе
«Веблея» в ячейке не оказалось. Эраст Петрович выругался. Проклятый Дятел не только умел прыгать не хуже «крадущихся», он еще и отлично разбирался в оружии. Губа не дура! На «маузер» зарезанного часового не польстился!
Ну теперь уж точно нельзя было упустить злодея. Другого такого «веблея» нет на всем белом свете. Усовершенствование существующей модели Фандорин разработал сам, образец изготовили на заказ, ждать пришлось чуть ли не год.
След преступника обнаружился, едва лишь Эраст Петрович выбежал во двор.
У ступенек, в тени, лежал, раскинув руки, человек в одной рубашке. Сапоги и брюки форменные. Это был тот самый караульный начальник, которому Фандорин менее часа назад предъявлял свой мандат. Возможно, услышал крики, доносившиеся из главного корпуса. Решил проверить, в чем дело…
Отсутствие фуражки, кителя и портупеи подсказало, в каком направлении мог скрыться убийца.
Эраст Петрович побежал прямиком к воротам. Навстречу выставил штык часовой.
– Не моги ходить! Кто такой? – заорал он, в ужасе глядя на чумазую физиономию и черную фигуру действительного статского советника.
Судя по выговору, татарин. Должно быть, недавно заступил. На проходной Фандорин его не видел.
Предъявлять такому мандат – только время терять, а оно дорого.
Оттолкнув штык, Эраст Петрович схватил солдата за горло:
– Офицер сейчас выходил?
– Ходил, – просипел татарин. Он был совсем молодой, из новослужащих. – Говорил: «Пуговица застегни, болван».
Винтовку Фандорин отшвырнул подальше, чтоб служивый от усердия не пальнул в спину. Выбежал за шлагбаум.
Слева и справа из темноты доносилась перекличка – цепи вели прочесывание местности. Но впереди было тихо. Дятел мог побежать только в том направлении.
Невидимый во мраке, почти невесомый, бесшумный, Эраст Петрович бежал по дороге, не столько вглядываясь в ночь, сколько прислушиваясь к звукам.
